Последние дни

В дверь постучали. Машинистка объявила, что месье Роэль просит его принять.

— Скажите, что я просил его прийти в пятнадцать ровно; сейчас пятнадцать ноль семь. Я нашел ему замену.

Было слышно, как по другую сторону двери Роэль пытается возражать; затем створка захлопнулась.

— Какого рода работу вы мне поручите? — спросил Вюльмар.

— Вот я и думаю, — ответил Браббан.

Он встал.

— Черт побери, вот я и думаю, что бы вам поручить! Не буду скрывать: понятия не имею! Черт побери!

Он передвигал один за другим предметы, которыми был завален его стол. И никак не мог извлечь из себя то, в чем хотел сознаться. Поэтому молчал, только глотка клокотала. В конце концов он отрыгнул признание:

— Представьте себе, молодой человек, что однажды, совершенно внезапно, я стал честолюбив. Это обрушилось на меня, как ледяной душ, как кирпич на голову. Вы только вдумайтесь, молодой человек. В моем возрасте заявить «хватит посредственности»! Феноменально, сногсшибательно, правда? Да. Теперь у меня есть честолюбие и шестьдесят восемь молодых лет! Вы не представляете, как это может быть! К черту мелкие делишки и ничтожное жульничество, я хочу проворачивать большие дела! Еще не поздно; взять Клемансо[65], какой славный пример. У меня впереди по крайней мере лет пятнадцать, и не буду от вас скрывать, молодой человек, что через год надеюсь составить состояние, громадное состояние. Так что видите, насколько интересно место, которое я вам предлагаю. Мне нужен молодой секретарь. Да, мне нужен молодой секретарь, у которого была бы напористость, дерзость, хватка, а главное — высокие нравственные принципы. Думаю, вы отвечаете всем этим условиям, месье Вюльмар. Но прежде, чем наш контракт будет заключен окончательно, вы должны обязаться, primo, хранить все в полном секрете, это естественно; secundo, прекратить видеться с друзьями из Латинского квартала и как можно меньше посещать кафе на бульваре Сен-Мишель и в его окрестностях, что, возможно, будет для вас прискорбно; tertio[66], не спать с моей машинисткой. Договорились?

— Договорились, месье.

— Мне не терпится проворачивать большие дела, — вздохнул Браббан.

— С чего начнем?

— Черт побери! Я вам уже сказал, что не представляю. Совершенно не представляю.

Браббан подумал.

— Пожалуй, я мог бы научить вас азам, или, по крайней мере, тому, чем я обычно занимался раньше. Раньше — имеется в виду не так давно. Я с вами кое-чем поделюсь, чтобы вас подготовить, а также показать мой стиль. Можем начать с приема «глухой». Это просто и забавно. Вы садитесь в кафе рядом с какой-нибудь милой дамой и просите ее вместо вас позвонить, потому что вы, мол, туги на ухо, а сами уходите с ее пальто, или с сумкой, или с чемоданом. Существует прием «мужской костюм» и «телефон», прием «провинциал» и «такси», прием с чемоданом, полным иностранной валюты, с плевком в плечо и масса других, которые я знаю, но не практикую. Вы набьете руку, приобретете хладнокровие, но это все, естественно, детские игрушки. Не задерживайтесь на этих пустяках, месье Вюльмар. Надо смотреть широко, очень широко и не разбазаривать время на ерунду. Это просто учеба, а не призвание. Быть может, вы еще этого не знаете, месье Вюльмар, но есть одна ужасная вещь: нежелание тратить усилия. Я знаю людей, которые однажды опробовали какой-нибудь простой прием, у них получилось, и они повторяют его бесконечно, всю жизнь.

Молчание.

— И я так делал. Ужасно. В конце концов деревенеешь. И мне нужен кто-нибудь молодой, чтобы преодолеть эту одеревенелость. Жду вас завтра в три, месье Вюльмар.

— В три?

— Да, сперва мы будем работать только во второй половине дня. Забыл одну вещь: не пытайтесь внушать мне ваши идеи. Я буду осуществлять только свои собственные. Понятно?

Вюльмар вышел, Браббан впал в полное изнеможение. Все происходило не так, как ему бы хотелось; от навязавшегося секретаря, похоже, добра ждать не приходилось — по здравому размышлению Вюльмар показался Браббану неприятным. Он просидел без движения до сумерек; а с наступлением темноты поспешил прочь. Как там слепой? Месье Блезоль доехал на такси до Архивной улицы, спокойно проложил себе путь сквозь восхищенную толпу, которая выходила из здания универмага «Базар Отель де Виль». В дверях кафе он на мгновение замер в нерешительности. Узнал голоса некоторых завсегдатаев. И вошел.

Слепой был там. Все такой же жирный, он опирался обеими руками и подбородком на здоровую трость, а глаза его были спрятаны под темными очками. Сидел он рядом с квартетом игроков в манилью, трое из участников которого были его бывшими партнерами; они нашли ему замену. Слепой внимательно выслушивал то остроту, то комментарий, то ругательство. И добавлял свою, свой или свое. Он заставлял объяснять ему каждый ход и грустно качал башкой, поскольку считал, что без него игра идет из рук вон плохо.

Месье Блезоль подошел. Картежники его узнали.

— Что-то вас не видать, — сказали они.

— У меня были кое-какие дела в провинции, — ответил Браббан.

— Ого, месье Блезоль, — воскликнул слепой. — Что-то вас не видать!

— Дела в провинции, — повторил Браббан.