Последние дни Джека Спаркса

Сеть дальше не ловит, и я отключаю телефон, чтобы сэкономить батарею. Конечно, к четырехсотому шагу я понимаю, что нужно было сделать с самого начала, но уже поздно. Я только пущу насмарку всю проделанную работу, если пойду обратно в зону приема по этим терновникам, на сто пятьдесят шагов назад. Не могу избавиться от чувства, что Мария Корви наступает мне на пятки, так что я даю себе слово сначала дойти до возвышенности и только потом включать телефон.

Каждый шаг требует огромных усилий. При ходьбе ветка от дерева впивается все глубже мне в подмышку, пока не раздирает ее до крови. Кровотечение лишает меня последней энергии, а заходящее за горизонт солнце – последних надежд.

Небеса тяжелого, тускло-красного цвета. Тени вытянуты в длину до предела.

Меня пугает ночь. Ох, как она меня пугает.

Каждые десять шагов на мою полысевшую голову плюхается дождевая капля. Каждые пять. Когда набухшие облака разражаются ливнем, одежда обвисает на мне мертвым грузом. Полог леса, прежде сухой и хрусткий, теперь пытается засосать мою здоровую ногу. Я останавливаюсь, закидываю голову и ловлю языком капли, наслаждаясь влагой дождя. Я с радостью позволяю ему струиться прямо мне в горло. Малость, а кажется такой значительной.

Я нахожу укрытие под кроной широкого раскидистого дерева. Присесть оказывается непросто. Я вытягиваю больную ногу перед собой и шиплю от боли. Отдохнуть пять минут, и снова в путь.

Я вынимаю телефон и вижу, что шкала сигнала скачет с одного-единственного деления до нуля. Все еще держа в голове свою важную мысль, я запускаю приложение с YouTube. Из длинного списка видеозаписей я выбираю видео «Без названия» и удаляю его. Мне кажется это безупречным планом, благодаря которому я из прошлого никогда не увидит этот ролик. Вы, наверное, считаете себя ужасно умными, потому что догадались, что с моим планом не так, да? Ага. Проковыляйте сперва в моих башмаках, с башкой, в которой будто пакет дерьма взорвался, вывихнутой ногой, порезом на лбу, обожженной шеей и наполовину ободранным скальпом, кроулианскими порезами, хлюпающей под пяткой кровищей и в обмоченных штанах. Потом и поговорим.

Вскоре после удаления видео я осознаю свою ошибку. Потому что, конечно же, «я» из прошлого уже в аэропорту и уже видел чертову запись. И поспешное удаление только сильнее разбередит его сыщицкий инстинкт.

Батарея: пять процентов. Мысль о том, что я ослабну и буду не в силах продолжать путь по этому темнеющему лабиринту, лишенный возможности связаться с внешним миром, наводит панику. Паника, в свою очередь, подливает в кровь адреналина, который дает мне второе дыхание. Нужно сделать что-то такое, что еще не стало частью цикла. Что-то, что не будет так аккуратно вписываться в уже существующую мозаику.

Нужно обратиться к кому-то за помощью. Только не к себе самому.

Опять же, вам эта мысль покажется такой очевидной. Но для меня это откровение. Последнее, что приходит в голову в связи с телефоном, – это телефонный звонок. В наши дни звонишь человеку лично – и он думает, что кто-то умер.

Понятия не имею, как звонить в местную полицию, а на то, чтобы узнать, уйдет слишком много времени. Тогда я набираю Алистера. Да, мы ненавидим друг друга. Маменькин сынок, наверное, опять повесит трубку. Но вдруг в этот раз он воспримет меня верьез и вышлет подмогу.

И вот в этот момент настоящее откровение, в сорок два карата, стискивает мне горло.

О боже. Прямо в эту минуту Бекс еще жива. Она не умерла, не застряла в недрах «Сансет-Касла», засоряя стоки. Она все еще в Брайтоне, полна эндорфинов и считает, что счастлива с Лоуренсом. И все так бы и оставалось, если бы какой-то малодушный манипулятор не рассорил их.

Я могу позвонить Бекс и сказать ей никогда и ни за что не приезжать в Лос-Анджелес.

Я могу спасти ей жизнь.

Я могу спасти ее от себя, от Тони.

Батарея: четыре процента. Телефону уже больше двух лет, так что батарейка умирает стремительно.

Я могу сделать только один звонок.

Один критический выбор.

Могу позвонить Алистеру и спасти себя. Могу позвонить Бекс и спасти ее.

Или – или.

Вокруг моего дерева дождь барабанит по земле.

Та врожденная воля к выживанию, о которой я упоминал раньше, вот когда она включается в полную силу, на бессознательном уровне. Под корой моего головного мозга сходит с ума гипоталамус. Ая, богиня самосохранения, обнимает его со всех сторон и помогает привести в действие естественный процесс.

Я хочу жить. Господи, как я хочу жить.

Внутри моей покореженной линии жизни Бекс уже мертва. Она умерла, и мир не перевернулся. Но если умру я – мир все равно что кончится, с моей-то точки зрения. Я видел доказательства жизни после смерти – жизни после моей смерти – но что это за существование? То черное существо из бойлерной было моим будущим призраком, обезумевшим, влачащим жалкое существование. Хорошо бы это была лишь временная мера, чистилище. Но что, если никакого мира мертвых как такового, самого «мира», за пределами нашего, и не существует? А все мы остаемся здесь как электромагнитное эхо самих себя и липнем к прежней жизни?