Последние дни Гитлера. Тайна гибели вождя Третьего рейха. 1945

В ставке Верховного командования вермахта в Фюрстенберге Коллер вдоволь наслушался разных страшных историй, находя утешение в том, что Герингу пришлось еще хуже, чем ему. Коллер посоветовался с Йодлем. Йодль ему посочувствовал, но не сказал ничего определенного. Тогда Коллер обратился к Кейтелю, но Кейтель сослался на занятость и уклонился от разговора. Тогда Коллер разыскал Гиммлера и обратился к нему за помощью. «Дело плохо», – двусмысленно ответил Гиммлер и исчез, выразив надежду, что им удастся поговорить позже. Потом на совещание прибыл Дёниц, и Коллер бросился к нему. «Гроссадмирал сказал мне, что понимает и разделяет мотивы рейхсмаршала, но потом оборвал разговор, сказав, что ему пора обедать. Он тоже пообещал поговорить со мной позже и подозрительно быстро прекратил разговор». Все это показалось Коллеру очень и очень странным. Он ожидал, что эти важные события будут главной темой разговоров, однако у него «сложилось впечатление, что никто не хотел обсуждать ни дело Геринга, ни серьезность общего положения. Собственно, мне всегда казалось, что эти люди живут на другой планете и больше всего боятся лишний раз открыть рот».

В полном смятении Коллер набрался решимости, подошел к телефону и потребовал соединить его с бункером, чтобы лично доложить фюреру о своем прибытии в Фюрстенберг. Но фюрер отдыхал, и никто не стал его тревожить. Коллер поговорил с Риттером фон Греймом. Грейм сказал, чтобы Коллер даже не пытался лететь в Берлин. Фюрер не отдавал на этот счет никакого приказа. Приезд Коллера ему не нужен, и, более того, он просто невозможен. Даже если Коллер сможет прилететь, он не сможет выбраться отсюда. Сам Грейм был обречен. Он лежал в бункере после ранения, а Гитлер говорил с ним, сидя на краешке кровати.

Коллер выразил Грейму свое искреннее сочувствие. Он сочувствовал обязательности Грейма и его чувству долга, сочувствовал его ранению и никому не нужному назначению. Он жаловался на бесплодность всех усилий и мрачно философствовал по поводу неминуемого рока, настигшего Германию. «Нам не придется долго работать вместе, господин генерал-фельдмаршал, – мрачно произнес он по телефону, – мы ничего не можем сделать для люфтваффе. Приближается конец». Коллер ждал такого же печального ответа с другого конца провода. Но безжалостный мир преподнес бедному Коллеру очередной сюрприз. Жизнь в бункере оказалась еще более безумным балаганом, чем в Фюрстенберге. Риттер фон Грейм, как и все, кто попадал в магический круг Гитлера, подпал под колдовское обаяние этой исключительной личности, потеряв при этом способность к здравым суждениям. Это случилось со всеми – это случилось со Штумпфеггером, который забыл Гиммлера и Гебхардта и поклонялся теперь новой святыне; это случилось с Бургдорфом, обычным офицером, который отрекся от своей касты, и теперь, напившись вина, танцевал с Борманом и поносил изменников фельдмаршалов[183]; это случилось с Хевелем[184], представителем Риббентропа в ставке Гитлера; это случилось с Гиммлером; даже разумный Шпеер не смог противостоять обаянию Гитлера. Теперь то же самое произошло и с Риттером фон Греймом. Вместо печального признания неминуемого поражения Коллер услышал бодрое обещание победы. «Надо лишь подождать, – ответил новоиспеченный генерал-фельдмаршал. – Не отчаивайтесь! Все будет хорошо! Присутствие фюрера и его уверенность окончательно воодушевили меня. Для меня бункер – неиссякаемый источник освежающего оптимизма!» Коллер не верил своим ушам. «Бункер – это гнездо умалишенных! – подумал Коллер. – Я не мог ничего понять. Я часто спрашиваю себя: может быть, это я настолько глуп, что не могу осознать духовную высоту этих людей и увидеть путь к спасению? Или они обладают каким-то шестым чувством, к которому мы, простые смертные, невосприимчивы? В такой ситуации начинаешь сомневаться в собственном душевном здоровье».

Вскоре последовал телефонный звонок, и Коллер снова услышал голос из бункера, на этот раз голос Ханны Рейтч. Она попросила Коллера передать последнее прости ее семье, жившей в Зальцбурге, объяснив, что полетела в Берлин, не в силах отказать просьбе Грейма[185]. Потом она подробно описала их полет в Берлин, ничего при этом не пропустив. Напрасно Коллер пытался прервать поток ее красноречия – ничто не могло остановить Ханну Рейтч. Через двадцать минут он просто положил трубку, предоставив ей декламировать в пустоту. «Это была единственная линия связи с бункером, и она могла потребоваться для более важных сообщений».

Тем не менее не все в бункере окончательно сошли с ума, и не всем он казался источником освежающего оптимизма. В тот самый день, 27 апреля, один из обитателей бункера проявил, по крайней мере, некоторые проблески здравого смысла. К несчастью для этого человека, он забыл, что небезопасно быть здоровым в сумасшедшем доме, равно как и быть сумасшедшим в нормальном мире. Фегеляйн ощутил это на собственном опыте.