Последние дни Гитлера. Тайна гибели вождя Третьего рейха. 1945

Все его трюки были, казалось, уже разыграны и оказались неудачными или имели лишь кратковременный успех и не могли теперь, на пороге катастрофы, сыграть необходимую роль. Геббельс пытался играть на струнах милитаризма и потерпел неудачу. Он призывал к «истинному социализму», но и эта карта была бита. Он прославлял новый порядок, но не преуспел и на этой ниве. Он хотел организовать крестовый поход против большевизма, но и это удалось лишь на время. Он пытался защитить Европу от нашествия азиатских орд, но и это не принесло немцам удачу. Дни становились все короче, и Геббельс, следуя былому совету Шпеера, попытался разыграть карту «крови, пота и слез». Но пропаганда подчиняется закону уменьшения отдачи со временем. То, что было хорошо для Англии в 1940 году, не годилось для Германии 1944 года, особенно после стольких взаимоисключающих обещаний. Этот лозунг себя тоже не оправдал. Тогда Геббельс решил напомнить судьбу Фридриха Великого, его Семилетнюю войну. Немцам напомнили, как в XVIII веке, казалось, был обречен даже великий Фридрих. Союзники покинули его, враги сжали неумолимое кольцо, русские взяли Берлин, и Фридрих остался в одиночестве, преследуемый бесчисленными ордами врагов. Но Фридрих остался в живых и в конце концов восторжествовал – благодаря своему восточному упорству, блистательной стратегии и благосклонности провидения, которому было угодно посеять раздоры между его врагами. Так как немцами в 1944 году правил не менее великий вождь, величайший стратегический гений всех времен и народов, гений, к которому провидение было не менее благосклонно (и это подтвердили совсем недавние события), то не стоит ли им, немцам, проявить еще немного терпения и дождаться столь же блистательного конца? Но даже такой подход не помог зимой 1944/45 года. Что еще мог пророчествовать пророк?

Но Геббельс, как всегда, оказался на высоте положения. Если все прежние призывы оказались бесплодными, если все использованные скрепы оказались бесполезными, то все же в распоряжении Геббельса оставался старый, проверенный лозунг революционного нацизма, лозунг, воодушевивший в свое время деклассированные элементы, обездоленных людей и прочих изгоев общества, составивших костяк нацистской партии до того, как к ней примкнули юнкеры и генералы, промышленники и чиновники. Этот лозунг мог воодушевить низы и теперь, когда не приходилось уже рассчитывать на попутчиков, примазавшихся к нацизму в хорошую погоду. Этот лозунг снова зазвучал по берлинскому радио, а затем по радио «Вервольф». Это был призыв к разрушению. Зазвучал истинный голос нацизма, очищенный от всех наслоений промежуточного периода, голос, вызвавший брезгливый страх у аристократа Раушнинга. Этот голос зазвенел среди фарфоровых чашек, сдобных булочек, часов с кукушкой и баварских безделушек раннего Берхтесгадена. Снова возобладала доктрина классовой борьбы, перманентной революции, бессмысленного, но радостного разрушения жизни и собственности, а также всех тех ценностей цивилизации, к которым немецкий нацист, несмотря на все свои болезненные попытки их имитировать, всегда относился с завистью и отвращением. Военно-полевые суды, ужасы бомбардировок приобрели теперь новое значение в глазах ликующего доктора Геббельса: это было не страшное, но очищающее разрушение, и он от всей души его приветствовал. «Бомбовый террор, – злорадствовал Геббельс, – не щадит ни хижины, ни дворцы; тотальная война – это падение всех классовых барьеров». «Под обломками наших разбомбленных городов, – эхом вторили немецкие газеты, – были наконец погребены последние так называемые достижения бюргерства XIX века». «У революции не может быть конца, – кричало радио «Вервольф». – Революция обречена на провал только в том случае, когда те, кто ее совершил, перестают быть революционерами». Эта радиостанция тоже приветствовала тонны бомб, сыпавшихся теперь каждую ночь на промышленные города Германии: «…вместе с памятниками культуры они сокрушают также и последние препятствия на пути к исполнению революционных задач. Теперь, когда все лежит в руинах, мы будем просто вынуждены восстанавливать Европу. В прошлом частная собственность сковывала нас своими буржуазными кандалами. Теперь же бомбы, вместо того чтобы убивать европейцев, рушат стены их тюрьмы… В попытке уничтожить будущее Европы наши враги смогли лишь уничтожить ее прошлое – вместе с этим прошлым погибло все старое и отжившее». Главное достоинство Геббельса – латинская ясность его стиля и мышления. Немецкий язык, особенно в устах философов, часто бывает туманным и невнятным. Подобные чувства и настроения, высказанные, например, Гегелем или Шпенглером, Розенбергом или Штрайхером, звучали бы как вещие, но двусмысленные предостережения, которые можно было толковать как угодно. Но язык Геббельса был свободен от этих опасных недостатков. Не было никаких сомнений в его ликовании.