Грейм улетал из Берлина, унося с собой утешение, исцелившее его уязвленную душу. В течение многих месяцев Гитлер обрушивался на некомпетентность и трусость высшего командования люфтваффе, оскорблял офицеров, требовал невозможного и угрожал свирепыми карами. Теперь же, со смещением Геринга, это недовольство фюрера испарилось. В разговоре с Греймом он горячо хвалил люфтваффе, летчики которых сражались лучше всех других воинов рейха – от начала и до конца. Даже враги были вынуждены признать доблесть всего личного состава военно-воздушных сил, включая наземные службы, проявившего исключительную храбрость. В технических неудачах и недостатках, сказал Гитлер, следует винить других. Мало того, по ходу своего amende honorable[208], Гитлер пролил каплю бальзама и на голову бедного старого Коллера, который так часто заламывал руки под градом несправедливых упреков, обрушившихся на этого козла отпущения, начальника штаба люфтваффе[209].
Теперь я вкратце перескажу дальнейшую эпопею Грейма и Рейтч. Они вылетели из Берлина точно так же, как и прилетели туда – среди разрушений и опасностей, живо переданных в красочном пересказе Ханны Рейтч. Разрывы зенитных снарядов швыряли самолет из стороны в сторону, как перышко, но им удалось подняться на недосягаемую высоту в 6 километров и оттуда посмотреть на Берлин, представлявший собой бескрайнее море огня. Из Рехлина Грейм отдал приказ всем подразделениям военно-воздушных сил поддержать усилия по освобождению Берлина. Оттуда они полетели в Плоэн, в ставку Дёница. В нашем распоряжении есть эмоциональный, хотя, вероятно, и не вполне точный рассказ о разговоре Ханны Рейтч с Гиммлером, в ходе которого горячие обвинения сценической героини, как горох, отлетали от холодной брони сценического злодея. Этот спор был прерван воздушной тревогой. Пробыв несколько дней в Плоэне, Грейм и Рейтч – раненый герой и самоотверженная героиня – продолжили свое путешествие сначала в Кенигграц, потом в Грац, а потом в Целль-ам-Зее, неся с собой патриотические воззвания к Шернеру и Кессельрингу. В Целль-ам-Зее они встретились с трудолюбивым и добросовестным генералом Коллером, и его более приземленное перо позволяет нам бросить последний взгляд на эту любопытную парочку – Грейма, превратившегося в пожелтевшего от раневой инфекции инвалида на костылях, и выносливую и сентиментальную Рейтч, певших дуэтом свои невыносимо скучные песни, то со свирепыми обличениями Геринга, то с восторженным прославлением фюрера и фатерланда. «В таких условиях, – жаловался Коллер, – очень трудно обсуждать практические вопросы».