Последние дни Нового Парижа

На площади Феликса Баре появился мужчина в шляпе-хомбурге. Он все еще не привык к качеству шума: нормирование бензина вынуждало все новых владельцев автомобилей воздерживаться от выездов, и потому в этом современном городе раздавался только шум тележных колес и цокот копыт.

Город-порт, средоточие кипучей преступной деятельности, обитель изгнанников, сгусток беженцев, выдоенный досуха и избитый. 1941 год, «Франция для французов».

Вариан Фрай, мужчина тридцати четырех лет, худой, с плотно сжатыми от внимания и сосредоточенности губами, выглядел тем, кем был на самом деле: человеком, который кое-что знал. Он прищурился на очередь у дверей конторы. Он уже привык к ужасной надежде, которая овладела этими толпами.

Переулки шумели, бары были достаточно полны. Люди орали на множестве языков. Горы по-прежнему наблюдали за происходящим, а поздняя весна радовала теплом. На расстоянии нескольких кварталов колыхалось море. «Мне бы посидеть на набережной, – подумал Фрай. – Разуться, закатать брючины». Можно еще побросать камешки в маленькие волны, чтобы распугать рыбу. «Я непременно должен спихнуть туфли в воду».

Он видел повсюду людей, которые торговали визами, информацией, ложью. Марсель наполнился до краев.

На дверях булочной висел широко распространенный знак «Entreprise Française», с портретом мрачного маршала. Фрай снял очки, словно не позволяя себе видеть такое варварство.

– Мисью! Мисью!

Через площадь к нему бежал молодой человек в дешевом костюме. Лицо у него было детское, но усатое, а брови выглядели такими изогнутыми, словно он их выщипывал, хотя волосы не демонстрировали следов особого ухода.

– Мисью! – снова крикнул он.

– Могу я вам чем-нибудь помочь? – спросил Фрай по-английски.

Незнакомец остановился неподалеку и внезапно напустил на себя загадочный вид. Он пробормотал что-то, но Фрай толком не расслышал. «Ото, адони»[13], что-то в этом духе.

– Я такой же француз, как и вы, – сказал Фрай. – Это вообще по-французски? Пожалуйста, перестаньте мучить бедный язык.

Его собеседник моргнул.

– Простите… Я думал… Я ошибся. Вы американец?

– Вы же видели меня в консульстве, – заметил Фрай.

– Точно.

От возбуждения мужчина почти что перепрыгивал с одной ноги на другую. Он бросил взгляд на солнце, которое выглядело нарисованным на бумаге, и сказал:

– Происходит что-то неправильное.

Фрай вздрогнул: он думал о том же.

– Мистер?..

– Джек Парсонс.

– На минуточку угомоним свои сомнения, мистер Парсонс, я рискну предположить, что вы просто наивны. – Или перед ним какой-то жутко некомпетентный шпион? Ловкач из тех, кого британцы называют «деловарами»? – Приставать к кому-то на улицах Марселя в такое время…

– О Боже, мне очень жаль. – Парсонс выглядел искренним. На вид ему было не больше двадцати трех лет. – Вот в чем дело, – быстро продолжил он. – Я только что был там и вдруг увидел, как вы продефилировали мимо всей этой проклятой очереди. Понимаете, я ведь путешествую! Но здесь мне рассмеялись в лицо. Велели убираться обратно в Штаты.

– Да как вы вообще сюда попали?

Взгляд Парсонса перебежал к булочной.

– «Французское предприятие»? – спросил он. – Так это переводится? А каким еще оно может быть?

– Знак информирует, что предприятие не еврейское, – сообщил Фрай. Ну неужели Парсонс и впрямь так простодушен? В тенях у подножия ближайшей стены, с подветренной стороны, лежала кипа газет на немецком. – На Бингхэма работаете?

Из всех американских дипломатов в городе Бингхэм был единственным союзником Фрая. Остальные стремились сохранить теплые отношения с вишистским режимом. Они знали, что Фрай хотел бы вывезти из Франции всех беженцев до единого, всех антифашистов, всех евреев, всех профсоюзных деятелей, радикалов, писателей и мыслителей, вынужденных скрываться. Но ему приходилось выбирать. Его Чрезвычайный комитет спасения уделял особое внимание – к вящему стыду Фрая – деятелям искусства и интеллектуалам.

«Можно подумать, – не раз упрекал себя Фрай, – какой-нибудь пекарь, водопроводчик или воспитательница не заслуживали помощи».

– Я не знаю, кто такой Бингхэм, – сказал Парсонс. – Выслушайте меня. Ну так вот. Мне стало интересно, что за везунчик шествует мимо нас, а потом я увидел, что вы несете. Эти документы…

Фрай вытащил из портфеля краешек самиздатовского журнала, который прихватил с собой, чтобы почитать, если случится задержка. Это был маленький буклет, сшитый вручную.

– Вот эти? – Он вытащил журнал немного дальше. На обложке была изображена фигура странного вида, раскрашенная вручную. Имена: Эрнст, Массон, Ламба, Таннинг и другие.

– Верно! Я глазам своим не поверил! Мне надо с вами поговорить.

– А, так вы страстный любитель искусства? – сказал Фрай. – В этом все дело?

Марсель съедал простосердечных с потрохами. Отели «Бомпар», «Левант», «Атлантик» были лагерями интернирования, где из беженцев выжимали последние гроши. Легион ветеранов наводил ужас на евреев и коммунистов. Переулки принадлежали бандитам. «Этот Джек Парсонс, – подумал Фрай, – принесет неприятности, хочет он того или нет».