Последние дни Нового Парижа

Но на второй день он стал более взволнованным, более беспокойным и говорил все быстрее и быстрее. Он спешил дойти до конца своего повествования о том времени, которое, как выяснилось, не было последними днями Нового Парижа.

Когда он наконец покончил с этим – с явным облегчением, – я позволил себе встать, пойти помочиться впервые за долгое время. Не уверен, но, кажется, припоминаю, что слышал из уборной, как скрипнула дверь, открываясь и снова закрываясь.

Так или иначе, когда я вернулся в спальню, старик и его сумка, его дневники исчезли, оставив мне бесчисленные страницы моих собственных каракулей, тоску, волнение, глубокую растерянность и гостиничный счет.

Я больше никогда его не видел. И даже с помощью дорогостоящего частного детектива мне так и не удалось отыскать знакомую, которая нас свела. В моем распоряжении были только мои заметки и цель, которую мне – явно, хоть и без слов – поставили. Пришлось изрядно потрудиться, но в конце концов я попытался представить результат в этом издании.

То, что я написал – а люди, которые обратились ко мне, совершенно точно знали, что я это напишу, – представляет собой тщательным образом подготовленную выжимку из обширных заметок, которые я сделал, выслушивая торопливое повествование старика в гостиничном номере. Кое-где я заполнил пробелы, иной раз пришлось даже исправлять его ошибки по итогам собственных изысканий. Опять же я уверен, что в этом и заключалась отведенная мне роль.

Возможно, некоторые читатели сочтут неприличным то, что я не ограничился скупым и беспристрастным, даже дословным репортажем о том, что мне рассказали. Им могу сказать одно: я в первую очередь писатель, и женщина, которая со мной связалась, а также старик, который мне все это поведал, были в курсе относительно моей профессии. Возможно, они и впрямь воспользовались тем вариантом, какой удалось найти; возможно, они предпочли бы настоящего репортера, но нельзя исключать, что они хотели для этой истории художественной обработки, которая наделила бы ее напором, свойственным литературным произведениям и родственным тому, который явственно ощущался во вступлении старика. Я назвал эту историю «новеллой» ради приличия, чтобы оправдать ту форму, в которую ее облек. Не знаю, одобрили бы они такой шаг или нет.

Я также добавил раздел со ссылками. Приводя в порядок свои заметки и пытаясь хоть отчасти понять силу, которая наделила мощью С-взрыв, я потратил очень много времени на отслеживание первоисточников манифов, описанных стариком. Многие из них, конечно, имели весьма очевидное происхождение. О том, откуда взялись другие, он рассказал мне сам, часто ссылаясь на познания «Тибо». В некоторых случаях мне удалось включить его объяснения в текст; все прочее вошло в примечания. Происхождение нескольких манифов он не раскрыл – возможно, по незнанию.

В ходе нашей беседы он упоминал множество других явлений и оживших манифов, и кое-что мне удалось опознать или идентифицировать позже – все соответствующие сведения были записаны и вошли в черновик городской истории, демонологии, манифологии, то есть в мой проект энциклопедии Нового Парижа. Здесь о них речь не идет, потому что в этой истории они упоминаются лишь мельком. Все его небрежные описания я слушал, затаив дыхание, явственно осознавая, насколько этот разрушенный войной и наваждениями город кишел жизнью. Исследователь Нового Парижа мог бы повстречать спускающихся по лестницам обнаженных женщин или раздетых невест[45], композиции Эмми Бриджуотер из темных линий, ночных котов Элис Рахон. Его рот и глаза атаковали бы бабочки, словно отголосок «Крылатого домино» Роланда Пенроуза. Его часы могли бы растаять. За ним явилась бы мумия с лошадиной головой, сотворенная Вильгельмом Фредди; или платье Рейчел Баэс с подолом, подернутым рябью; или суетливый стул с женскими ногами, творение Зелигмана; лебединая шея с ногами танцора; маниф Тейге. Он мог бы увидеть, как многослойные люди Пикабиа проползают друг через друга или как затаскивают нечто изнуренное, живое и красное в жатвенную машину Айлин Агар. Может, по его тропе проползет священник, маниф из фильма Жермен Дюлак. Может, он столкнется с девочкой в лохмотьях, созданной Лиз Дехарм. Поохотится на животных-скелетов Вольса. Соберет урожай с мясных деревьев, что растут посреди тротуаров. Спрячется от излучающих темную энергию солнцеподобных существ Ли Миллер и Мана Рэя.

Я надеюсь, что суть ясна. Улицы Нового Парижа переполнены.