Ложечку, покрытую мехом.
Ложечка, которую Тибо ожидал найти, часто сопровождает такую же меховую чашку, по его словам, и оба предмета, разумеется, воплотились в жизнь из знаменитого коллажа Мерет Оппенгейм, который иногда называют «Завтрак в мехах». Некоторое количество – достаточно небольшое – парижских ложечек, таким образом, теперь покрыты мехом.«Спящие… труженики и соратники в том, что происходит во Вселенной».
Открывающая сборник «Ночная география» (««Итель Кохун?»
В нашей реальности Кохун была необычной, но малоизвестной художницей, которую изгнали из Лондонской сюрреалистической группы в 1940 г. Она всю жизнь увлекалась оккультизмом, особенно Каббалой, и на протяжении многих лет была членом различных магических орденов и групп. Позднее она стала автором странного герметического романа «Гусь Гермогена» (««В этих беспорядочных дебрях… обитают легендарные существа, прячутся в самой чаще
». Описание леса принадлежит Роберу Десносу, датируется 1926-м годом и взято из произведения «Пространства сна».Вроде тех стремительных футуристических «самолетов».
Начавшееся с манифеста в 1929 году движение «aeropittura» – «аэроживопись» – было попавшей под сильное фашистское влияние итерацией футуризма второго поколения в Италии. Движение ассоциировалось с Бенедеттой Каппой, Энрико Прамполини, Тато (Гульельмо Сансони), Фортунато Деперо, Филлией и Туллио Крали. Оно посвятило свою квазиабстракцию беззаветному служению воображаемой скорости и напыщенной пропаганде, а также квазирелигиозной фашистской иконографии, примером которой служит «Иль Дуче» – портрет Муссолини 1933 года авторства Джераржо Доттори. Именно неистовые, угловатые подобия самолетов, проявившиеся из сотворенного приверженцами«Фовисты? …Ничтожная старая звезда?»
Фовизм Андре Дерена, упоминаемый здесь, при режиме Виши терпели и даже в некотором роде хвалили. Новый Париж стал домом для нескольких чрезмерно ярких фигур, смутно похожих на образы, изображенные на его картинах. Короткое и эллиптическое шестистрочное стихотворение Гертруды Стайн дало название – а в Новом Париже и неприятную суть – манифу, известному как ничтожная старая звезда.Писсуар для великана.
Именно Поль Элюар в 1933 году в коллективном обсуждении «иррационального усовершенствования» Парижа предложил превратить Триумфальную арку в писсуар.Огромной рыбе с серповидной головой… женщина из гальки великанских размеров.
Рыба с огромной оранжевой головой-полумесяцем была одним из многих манифов, ведущих свое происхождение от ярких монстров Вифредо Лама. В рассказе Тибо не раз всплывала фигура женщины из камней. Он набросал ее для меня, и именно по рисунку я в конечном итоге смог идентифицировать манифа: он появился из картины Мерет Оппенгейм 1938 года «Каменная женщина». И есть действительно что-то особенно захватывающее в простом изображении, даже на общем странном фоне. Я не могу точно выразить, что именно. Но я думаю, это может быть связано с тем, что, поскольку мы много раз слышали в сказках о людях, превращенных в камень, и видели статуи, у нас сложилось представление о том, как должно выглядеть нечто, называемое «каменной женщиной». Но лежащая, отдыхающая женщина Оппенгейм состоит вместо этого из горсти гальки, едва соприкасающейся друг с другом. Мы чувствуем камешки на ощупь, знаем, что они поместятся в руке. Однако волны у лодыжек показывают, что женщина достаточно высокого роста и что эти тщательно отображенные гладкие камни совершенно не того размера, к которому мы привыкли. Проблематичный масштаб и тот факт, что женщина каменная, – вот что так потрясает зрителя.Дворец Гарнье, чьи лестницы – кости динозавров
. Бретон предлагал «иррационально усовершествовать» Дворец Гарнье, оперный театр, превратив его в парфюмерный фонтан, и реконструировать лестницу «из костей доисторических животных».Ле-Шабане.
Необычайная и жуткая судьба Ле-Шабане – воплощение «усовершенствования», предложенного Тристаном Тцарой в 1933 году. Говоря о знаменитом борделе, он требует: «Заполните его прозрачной лавой и после затвердевания снесите внешние стены». Как ни ужасна такая судьба, именно она и постигла Ле-Шабане – и всех, кто был внутри его, – в Новом Париже. Посетители борделя застыли, подвешенные в воздухе, обреченные вечно таращиться в изумлении, словно мухи в янтаре, и гниение над ними не властно.