Последние дни обороны Севастополя. Июнь – июль 1942 г.

Прикрывали подход транспорта зенитные батареи Северной стороны (батарея № 79, сводная зенитная батарея и 45-мм батареи № 552 и 553). Из воспоминаний Е.А. Игнатовича: «Батарея старшего лейтенанта Алюшина (№ 79) занимала позицию на выступе Толстого мыса, над самым морем. Гитлеровская пехота не раз пыталась прорваться туда со стороны Бартеньевки и Учкуевки. Но батареи Алюшина (79-я), Шишляева (552-я) и Воловика (553-я) были начеку и перекрестным огнем отсекали ее от берега.

Но этот артогонь не остался незамеченным со стороны противника… вскоре заговорила вражеская артиллерия, залаяли минометы. Фашисты упорно пристреливались к алюшинской батарее и к моему командному пункту. Я приказал: «Всем в укрытие!»

Не прошло и минуты, как наш бетонный, глубоко вросший в землю каземат содрогнулся. В два-три прыжка мы со Сметаниным выскочили на поверхность. По соседству находился такой же прочный кубрик с толстой металлической дверью. После взрыва двери не стало. То, что мы увидели внутри, бросило в дрожь: крупнокалиберный снаряд разворотил помещение, никто из находившихся там не уцелел. Подоспевшие связисты, несмотря на обстрел, стали выносить погибших. У моряков, которые никогда не плачут от боли, а умирают молча, по лицам катились крупные слезы. Тут же, в глубокой воронке, мы похоронили своих товарищей и опять укрылись от огня, так как артналет продолжался. Очередной крупнокалиберный снаряд вспахал землю у входа в укрытие, ударился о его фундамент и взорвался. К счастью, произошел, как говорят артиллеристы, камуфлет: снаряду не хватило мощи, чтобы полностью разрушить фундамент. Но когда мы попробовали выбраться наружу, дверь не поддавалась. Только через минут десять подоспела помощь. Глотнув свежего воздуха, я огляделся – и сердце похолодело. Медленно, как бы нехотя, прямо к нам летел огромный снаряд. Его вытянутое тупоносое тело отливало на солнце серебром. Можно только удивляться, как эта металлическая громадина, начиненная взрывчаткой, может лететь. Я еще успел подумать о примете военных – именно «своего» не услышишь, – как огромный конус, прошелестев над головой, с громоподобным звуком разорвался в расположении 79-й батареи.

В какую-то минуту – не более – я уже был там. Пыль еще не успела осесть, дым не развеялся. Но что натворил вражеский снаряд, увидел сразу: одна пушка перевернута и полностью разворочена. Весь расчет погиб. У другой пушки сорван ствол, многие бойцы изранены. Разбиты дальномер и счетверенный пулемет. Отовсюду слышны стоны. А дальше было еще хуже. Этот мощный 615-миллиметровый снаряд угодил прямо в стену капонира, где комиссар Лебедев собрал коммунистов батареи. Невиданной силы удар сорвал тяжелое бетонное перекрытие и обрушил его на людей. Под огромной глыбой все были погребены заживо.

В который уже раз краснофлотцам пришлось вгрызаться в землю – лопатой, ломом, киркой, штыком. Работали молча, стиснув зубы, потому что из-под обломков слышались стоны, призывы о помощи. Отрыть удалось немногих, да и те уже были мертвы. Поднять же многотонную плиту не было никакой возможности.

Под ней остались погребенными комиссар дивизиона старший политрук Лебедев, политрук батареи Лубянцев, младший лейтенант Полторацкий, старший сержант Попель, младший сержант Андрющенко и еще двадцать зенитчиков»[69].

Батарея полностью перестала существовать. В строю на Северной стороне оставалась всего одна зенитная батарея, переброшенная накануне, – 227-я, так как в 553-й и 552-й оставалось всего по одному 45-мм орудию, а батарея зенитных автоматов на Константиновском форте была полностью подавлена[70].

Следует отметить, что к этому дню немецкие 615-мм мортиры «Один» и «Тор» давно исчерпали свой боезапас, так же как и 420-мм мортиры и гаубицы. По данным журнала боевых действий 54-го корпуса, огонь по Толстому мысу и 79-й батарее вели 35,5-см мортиры[71]. По состоянию на этот день в немецких войсках в корпусной артиллерии оставалось 35 снарядов калибра 35,5-см, 68 снарядов калибра 30,5-см, 28-см пушечных – 275 штук, 28-см гаубичных – около 300 штук, 24-см – 90 штук, 19,4-см – 67 штук, 15-см пушечных – около 300, 15-см гаубичных – 1400, 10-см пушечных – 1300[72]. «Дора» исчерпала свой боезапас, но оставалась на позиции.

Артиллерия, израсходовавшая свой боезапас, оттягивалась к Симферополю и Бахчисараю. Так, например, от 306-й немецкой комендатуры поступило сообщение о том, что «станция Сюрень может быть освобождена от артустановки «Бруно», что позволит доставлять войска ближе».

В немецкой дивизионной артиллерии оставалось по 5–8 тыс. снарядов на дивизию. Подвоз боезапаса немецкими тыловыми службами велся регулярно, но расход боезапаса явно превышал приход.