Последние дни. Павшие кони

Раньше у них было все организовано прекрасно – точнее, пришлось так все организовать, когда она со всем разобралась. Начиналось с шин, сперва для одной руки, потом для обеих. Они помогали не просыпаться посреди ночи от режущей боли. И все же даже в шинах руки в конце концов начинали подергиваться, и этого хватало, чтобы ее разбудить. Более чем. Она принимала болеутоляющие, но они ничем не помогали, только нагоняли сонливость. «Знаешь, что тебе нужно? – сказала ей подруга. – Болеутоляющие получше». Врач, к которому она обратилась за рецептом, возразил, что все намного проще: надо просто держать ладони на весу. И тогда она пыталась сгибать руки в локте, а локтями упираться в кровать, чтобы спать, пока ладони болтаются в воздухе на черенках предплечий. Но они либо падали, как только она засыпала, либо она просыпалась с затекшими и онемевшими руками. Наваливала рядом подушки и укладывала руки на них, но высота оказалась недостаточная. Ничего не помогало, вообще. Но потом, однажды ночью, когда он отвернулся к ней спиной и спал, прижав руку к боку, она просто взяла и положила на него ладони, а он во сне не возражал. Проспала, как мертвая, до самого утра.

И так продолжалось много ночей подряд: она ворочалась, мучилась, пока он не перекатывался и не оставлял руку на боку, и тогда она могла прильнуть к нему и забросить ладони на эту руку. Потом уснуть. Ей это не просто нравилось – она больше не могла по-другому, и в те редкие случаи, когда его не было ночью в постели, вообще не спала. В такие ночи режущие боли становились хуже обычного.

«В горе и радости», – клялась она. Сама понимала, что клялась, но откуда же ей было знать, что в «горе» его станет меньше? Все случилось так просто: сегодня он целый и невредимый, а на другой день остался без трех четвертей руки. Когда впервые вернулся домой с культей в марле, она, конечно, поняла, что ее трогать нельзя, что ему будет больно. Отнеслась с уважением, держалась на расстоянии. Но рана зарубцевалась, ткань уплотнилась, а потом затвердела, и культя стала просто культей. К этому времени уже казалось, что она не спала целый год. Конечно, на самом деле не так долго, но так уже ей казалось, о чем она ему честно и сказала. Но он, такой неженка, все понял неправильно. «Трагедия, – заявил он, – не в том, можешь ты или не можешь уснуть. Вот, – сказал он, потрясая культей у нее перед носом, – настоящая трагедия. Культя побеждает режущую боль в ладонях».

Правда, что ли? Они играли в какую-то игру, где можно победить? Игру, в которой боль разрешается чувствовать только человеку с отсутствующей рукой – отсутствующей на три четверти рукой? Она так не думала. И в самом деле, со временем и с терпением, когда его боль сошла на нет и он научился не хватать отсутствующей рукой, скажем, стакан, от возмущения он перешел к утверждению – весьма разумному, как ему казалось, – «Но у меня же еще что-то осталось от руки. Пользуйся».

Но нет, все было уже не так. Теперь, когда он спал на боку, как всегда, а она придвигалась через простыню и закидывала на него ладони, то они обе действительно умещались на культе. Но одна ладонь постоянно соскальзывала и падала на его ребра. А если приподняться на кровати повыше, чтобы не соскальзывала одна ладонь, то тогда соскальзывала другая, съезжала по плечу на шею. И так, и так слишком низко. Да, правда, это означало, что подергивало только одну ладонь, а не две, но уснуть-то она все равно не могла. «Он что, не может просто надевать протез на ночь?» – на таких мыслях иногда она ловила себя в три или четыре утра. Но сама понимала, что просит слишком много. Врач сказал ему – сказал им, – что если он будет надевать протез на ночь, то не сможет его носить весь день без боли, напряжения и даже – в потенциале – собственных прострелов. Нет, несмотря на их отношения, она не могла просто попросить о таком – а даже если бы попросила, что-то ей подсказывало: он почти наверняка скажет «нет».

Так что месяцами она не смыкала глаз. Одну ладонь клала на мужа, а вторую держала в воздухе, на месте, где раньше была его рука. Держала, сколько могла, или водружала на мужа подушку, если он спал крепко и не спорил. Но все это было не то. В лучшем случае она добивалась какого-то раздражающего оцепенения. А его, убеждалась она все больше, было недостаточно.

Вот так поздно ночью, прислушиваясь, как рядом сопит муж, чувствуя начало щекотки в ладони, пока сон все не шел, она поймала себя на фантазиях о том, как хорошо спать с мужчиной, у которого не одна рука, а две.

Отсюда неумолимо последовало и остальное. Найти любовника было просто. Не потому, что она изголодалась по сексу, хотела снова обрести страсть или еще что-нибудь в этом роде, – нет, сказала она мне, снова натягивая простыню на грудь, она любила мужа страстно, хотела его и только его.

Нет, она все делала лишь ради того, что настает после. Ради момента, когда оба уже измождены, а любовник перекатывается на бок.