Уиллем не помнил первые испытания. Он думал – хотя не был уверен, – что начал Карание Уилсон, может, он и предложил название. Да, похоже на правду: Уилсон из богатого района, богатого дома – ему и решать. Уиллем бы ему уступил. Он забыл порядок испытаний или почему они шли как по накатанной, раз они с Уилсоном всегда были на них готовы. Парочку он помнил: Уилсон затушил спичку с обратной стороны колена Уиллема, Уилсон сказал Уиллему часто дышать, а потом быстро взял его шею в захват так крепко, что тот потерял сознание, Уилсон положил канцелярскую кнопку на стул и предложил сесть. Было что-то еще, это он помнил плохо, в основном ерунда – маленькие и простые хулиганства, – но кое-что и похуже. Если Уиллем теперь вспоминал все с трудом, это не значит, что ничего не было.
На последнем Карании они были дома у Уилсона, когда его родители уехали. Прохлаждались в подвале, вполглаза смотрели телевизор, листали огромный атлас, раскрытый на полу, когда Уиллем вдруг заметил, что Уилсон уставился на него.
– Что? – спросил Уиллем.
– Чья очередь?
– В чем? – спросил он, хотя понял, что друг имел в виду.
– Твоя очередь, да? – сказал Уилсон.
Он начал кивать, потом остановился. Правда его очередь? Нет, он мог поклясться, что очередь Уилсона. Но тот смотрел твердо и казался таким уверенным. Так что Уиллем кивнул.
– Хорошо, – сказал Уилсон. – Да. Пошли наверх.
Они поднялись по лестнице из подвала. Уиллем, пока его разум уже готовился к тому, что произойдет, несколько раз споткнулся. Они вышли с лестницы в коридор, ведущий на кухню. Потом, вместо того чтобы остаться на первом этаже, как раньше, Уилсон повел его за угол на металлическую винтовую лестницу, ведущую еще выше.
Уиллем последовал за ним, держась за центральный стержень и стараясь не смотреть за край. Прежде он никогда не поднимался на второй этаж. Лестница была открытая, ступеньки – металлическими прямоугольниками, соединенными только с центральной колонной. Он не понимал, как они держатся, почему не прогибаются под его весом. Наверху он уже полз на четвереньках, как собака, пытаясь распределить вес по большему количеству ступенек.
Он вывалился на ковер, но тот оказался грубым и колючим, почти как веревка. Уилсон уже стоял там, наблюдал за ним со странным выражением, которое Уиллем тогда не понял и о котором думал еще многие месяцы, так и не уловив его смысл. Потом Уилсон подошел и твердой рукой помог подняться.
Сказалось все сразу: что Уилсон стал командовать, что он полз по лестнице, как животное, и, наконец, что попал в ту часть дома, где не был раньше. По одной эти вещи казались мелочами, но вместе сложились в настроение, в котором он стал еще податливее к новому проявлению Карания. Возможно, Уилсон подстроил все с самого начала, каждым испытанием, что выдвигал в каждом проявлении Карания. Так или иначе, Уиллем даже не колебался, когда сунул первую фалангу мизинца не в отцовский резак для сигар, а – как ему сообщил Уилсон – в гильотину для пальцев.
Остальное как в тумане. То странное выражение на лице Уилсона. Удивительное отсутствие боли, скорее, ощущение тепла, за которым последовала мощная, словно гудящая дрожь, и наконец боль – такая, какой он никогда не испытывал. Кто-то кричал, и только потом Уиллем понял, что это он сам. Всюду кровь. Потом вдруг появилась мать Уилсона, с белым лицом, и прижала Уиллема к себе, и побежала к машине, повезла его в больницу.
На открытие он приехал рано. Еще никого не было, кроме пары строителей, обносивших территорию желтой лентой. Они странно на него поглядывали. Он чувствовал себя у всех на виду. Но остался и ждал, стараясь не нервничать, и наконец начали появляться люди, а он – смешиваться с толпой. Потом сразу хлынула лавина людей, стояла и болтала, скучившись, пока ставили телекамеры. Среди людей был Уилсон. «Если я буду так стоять, заметит он меня?» – спрашивал себя Уиллем. Но Уилсон как будто не замечал.
Церемония закончилась так же быстро, как началась, потом Уилсон и прочие чиновники зашагали к своим машинам. Уиллему пришлось почти бежать, чтобы их нагнать. Когда он взял Уилсона за пальто, тот слегка подскочил от удивления – это движение пробежало рябью по людям вокруг.
– Уилсон? – спросил Уиллем.