Возможно, если бы мы переехали, все пошло бы иначе. Возможно, дом в том или ином смысле был живым. Или проклятым. Или просто неправильным. Но когда я поднял вопрос о переезде в разговоре с женой, она через силу засмеялась, словно залаяла, а потом перечислила все причины, почему это неудачная идея. Не было ни денег, ни перспектив на доход после моего несчастного случая и потери работы. Дом мы купили недавно, а значит, потерпим значительные убытки, если продадим его сейчас. Мы просто не могли позволить себе переезд. А кроме того, что не так с домом? Замечательный дом.
Как я мог спорить? С ее точки зрения, конечно, все было правильно и причин уезжать не находилось. Она не видела в доме ничего плохого – да и как? Дома не меняются сами по себе, говорила она возмущенно; достаточно просто прислушаться к здравому смыслу.
Но для меня как раз в этом и заключался корень проблемы. Дом по непонятным мне причинам не вел себя как дом.
Я целыми днями размышлял, рассуждал, что делать. Чтобы убраться подальше от дома, блуждал в одиночестве на природе. Уйдя достаточно далеко, я возвращался домой утомленным и сразу засыпал, а не просиживал полночи в карауле, пытаясь поймать момент, когда части дома меняются. Долгое время я думал, что этого достаточно. Что если я буду проводить в здании как можно меньше времени и только возвращаться в него усталым, то смогу заставить себя забыть, какой он зыбкий. Что наутро я буду невыспавшимся и не стану беспокоиться, где и в чем дом отличается.
Это могло тянуться долго – даже целую вечность или ее эквивалент. Но потом, во время своих прогулок, я кое на что наткнулся – или, возможно, был туда направлен. Речь о загоне. Я увидел коней в грязи, мертвых на вид. Они же не могли быть мертвы, правильно? Я пригляделся, дышат они или нет, и понял, что не вижу. Я не мог с уверенностью сказать, живы они или мертвы, и не могу по сей день. На дальней стороне загона я увидел человека, он стоял спиной к ним, и наполнял их корыто водой, и я спросил себя, видел ли он коней, и если нет, то, когда повернется, испугается ли так же, как я. Подойдет ли к ним и поймет, что они мертвы, или же при его приближении они вскочат на ноги? Или он уже видел, что они погибли, и его разум не выдержал?
Я подождал. Но тогда, в тот момент, мне вдруг стало страшнее знать наверняка, что кони умерли, чем
В следующие дни меня преследовал их образ. Я крутил его в мыслях, изучал, всматривался в каждую грань, пытался найти, что упустил, есть ли какой-то намек, который подтолкнет к уверенности, что кони живы, или к уверенности, что они мертвы. Есть ли намек, что человек у корыта знал больше, чем я полагал. Без толку. Задача оставалась неразрешимой. «Если я вернусь, – не мог не спрашивать себя я, – изменится ли что-нибудь?» Будут ли кони по сей день лежать в грязи? Если да, начнут ли они разлагаться, что станет доказательством смерти животных? Или останутся точно такими, какими я их видел, а человек будет по-прежнему наполнять корыто? Какая страшная мысль.
Когда я увидел загон, то не знал, где он находится. На каждой прогулке, даже с каждым шагом от порога дома я рискнул наткнуться на него снова. Я стал ходить медленнее, останавливаться чаще, изучать все вокруг и сторониться любой местности, где хотя бы потенциально мог находиться загон. Но через некоторое время и этого стало недостаточно для чувства безопасности, и я обнаружил, что почти не могу покинуть дом.
Но из-за вечных перемен не мог я оставаться и в доме. Так я постепенно осознал, что передо мной стоит простой выбор: либо мне придется собраться с силами, вернуться и иметь дело с конями, либо придется иметь дело с домом.
Конь или дом, дом или конь, но что это за выбор на самом деле? Даже слова почти не отличаются, произносятся более-менее одинаково, только пара букв то тверже, то мягче. Нет, я понял, что в попытках избежать дома и найти коней я, фигурально выражаясь, просто снова находил дом. Очевидно – иначе быть не может, – лежащие кони встретились мне не случайно, должны были преподать урок, рассказать что-то об их почти тезке – доме.
Разрушительность этой сцены – сцены с павшими конями – меня угнетала. Она о чем-то мне говорила. Иногда я сомневался, что хочу это слышать.
Сперва я сопротивлялся этой идее. Нет, говорил себе, это слишком крайняя мера. На кону стоят жизни. Жизни жены и по меньшей мере трех детей. Риск слишком велик.