Последние дни Помпей. Пелэм, или Приключения джентльмена

Я же стал тщетно искать дерева, чтобы укрыться, – нигде не было даже кустика; по обеим сторонам дороги расстилалось ровное поле, перегороженное только сухим плетнем да глубокой канавой. «Levius fit patientia»[701] и т. д., – подумал я, – как говорил Гораций и как сказал бы Винсент». И чтобы отвлечь мысли от неприятного положения, в которое я попал, я принялся думать об успехе своей дипломатии с лордом Честером. Прошло, может быть, минут пять после того, как Тиррел ускакал, и вот мимо меня промчался какой-то всадник. Луну закрыла тяжелая туча, и хотя мрак не был совсем непроглядным, ночь была все же настолько темна, что я мог различить лишь общий контур быстро пронесшейся фигуры. Заметив, что она закутана в широкий кавалерийский плащ, я невольно вздрогнул от страха, но тотчас же стал себя успокаивать, «Таких плащей на свете сколько угодно, – рассуждал я, – Кроме того, даже если это и подозрительная личность, о которой говорил Тиррел, так у баронета лошадь получше, чем у любого рыцаря большой дороги со времен дю Валя. Да к тому же сам он достаточно силен и осмотрителен и сумеет за себя постоять». Удовлетворившись такими соображениями, я перестал думать об этой встрече и снова принялся воздавать хвалы своему необыкновенному уму. «Теперь-то, – думал я, – место в парламенте мною уже наверняка заработано. Доутон, без сомнения, будет если не премьером, то во всяком случае одним из первых по положению и влиятельности министров. Он обязательно станет выдвигать меня и в моих и в своих собственных интересах. А как только нога моя будет в Сент-Стивене, то и руки скоро окажутся заняты государственными делами: «Власть, – сказал кто-то, – это змея, которой достаточно просунуть голову в ямку, – и она уже как-нибудь умудряется и вся туда залезть».

Размышляя таким образом, я старался скоротать время и забыть, что лошадь моя хромает, а сам всадник промок до костей. Но вот гроза стала понемногу стихать: сперва ливень усилился раз в десять по сравнению с тем, что было раньше, после чего наступила краткая передышка, затем снова полило, но не надолго и не так бурно, а когда дождь прекратился, опять выглянула полная луна, тяжелая туча стала удаляться и небо засияло, прекрасное и улыбающееся, как леди *** на балу, после того как дома она надавала мужу оплеух.

Но в это самое мгновение или, может быть, за секунду до того, как стихла буря, мне показалось, что я услышал чей-то крик. Я остановился, и сердце мое замерло – можно было бы услышать жужжанье пролетевшего комара. Крик не повторился; до моего слуха не доносилось ничего, кроме звука дождевых капель, стекавших с плетня, да журчания воды в переполненной канаве. Затем откуда-то сзади появилась сова: крича и размахивая крыльями, она пролетела над дорогой и тотчас же исчезла. Усмехнувшись тому, что теперь представилось мне созданием моей фантазии, я продолжал путь и вскоре добрался до крутого спуска, о котором уже говорилось. Ради безопасности я спешился и стал спускаться с холма, ведя под уздцы притомившуюся, измученную лошадь. На некотором расстоянии я увидел, как что-то темное двигалось по траве, окаймлявшей дорогу. Когда я приблизился, оно выступило из мрака и, озаренное лунным светом, стало быстро удаляться от меня – это был конь без всадника. От предчувствия чего-то недоброго меня охватила дрожь. Я стал оглядываться по сторонам, ища оружия, хотя бы такого, какое мог предоставить мне этот плетень, и, обнаружив палку подходящего веса и толщины, двинулся вперед уже более осторожно, но меньше опасаясь какой-либо неожиданности. Когда я добрался до подножия холма, лунный свет упал на то приметное, одиноко стоящее дерево, которое бросилось мне в глаза еще утром. Оголенное, бледное, казавшееся каким-то великаном среди окружающей пустыни, в лучах луны, окутывавших его холодным, мертвенным саваном, оно представлялось еще более странным и призрачным. Спугнутый мною конь, который все время бежал вперед, остановился у этого дерева. Я, словно движимый каким-то невольным побуждением, ускорил шаг, насколько мне это позволяла ослабевшая лошадь, которую я вел на поводу, и увидел всадника, мчавшегося во весь опор прямо через равнину. Поле, где он проезжал, было освещено луной, и я разглядел длинный, окутывающий его с ног до головы плащ так же ясно, как если бы это было днем. Я остановился, следя за ним взглядом, но тут внимание мое привлек какой-то темный предмет слева от заводи. Я перекинул поводья лошади через плетень и, крепко сжимая в руках палку, поспешил к этому месту. Подойдя к загадочному предмету, я убедился, что это неподвижно лежащее человеческое тело: ноги были наполовину погружены в воду, голова запрокинута, на горле и на боку расплывались красные пятна – это была кровь. Тонкие темные волосы, слипшиеся в комок, спадали на ужасный, обезображивающий синяк. Среди леденящего душу безмолвия я склонился над лежащим человеком, заглянул ему в лицо и узнал сэра Джона Тиррела.

Глава LX