Читаем Последние дни Помпей. Пелэм, или Приключения джентльмена полностью

«Вероятно, они не виноваты», – подумал я и обернулся, чтобы еще раз взглянуть на тело, которое подняли наши спутники. На голове виднелся темный след от сильного удара, нанесенного, по-видимому, каким-нибудь тупым тяжелым орудием. Пальцы правой руки были изранены, а один из них почти совсем отрезан: несчастный, очевидно, схватил рукой острое лезвие, нанесшее ему другие раны, широко зиявшие на горле и на боку; и одной из них достаточно было, чтобы причинить смерть.

Когда, мы расстегнули его сюртук, обнаружилась еще одна рана, но, видимо, не смертельная; а когда тело подняли, найдено было сломанное лезвие длинного, острого, видимо складного ножа. Врач, осмотревший впоследствии тело, пришел к выводу, что лезвие это сломалось об одно из ребер, почему третья рана, о которой я только что упомянул, и оказалась сравнительно легкой. Я старательно пошарил в папоротнике и высокой траве – не найдется ли еще что-нибудь, принадлежащее убийце. То же сделал и Торнтон. Тут показалось мне, что в нескольких футах от тела что-то блестит. Я бросился к этому месту, поднял с земли миниатюру и хотел уже крикнуть, но Торнтон прошептал:

– Тсс! Я знаю этот портрет. Значит, все так, как я и предполагал.

Холодный страх сжал мне сердце. Полный отчаянной решимости, хотя рука у меня дрожала, я соскреб с портрета кровь: он был сильно испачкан, несмотря на то, что лежал на некотором расстоянии от тела. Я взглянул на изображенное на нем лицо: это были черты юной и необычайно красивой женщины. Мне они были незнакомы. Я повернул миниатюру тыльной стороной. К ней прикреплены были две пряди волос: одна представляла собой длинный и темный женский локон, другая была светло-каштанового оттенка. Под ними виднелись четыре буквы. Я принялся рассматривать их с напряженным вниманием.

– Что-то застилает мне глаза, – тихо сказал я Торнтону, – не могу разобрать эти инициалы.

– Но я-то могу, – ответил он также шепотом, в котором, однако, слышалась какая-то злобная радость; сердце мое замерло. – Это Г. Д. и Р. Г. – инициалы Гертруды Дуглас и Реджиналда Гленвила.

Я взглянул на него – наши взоры встретились – я с силой сжал его руку. Он меня понял.

– Возьмите ее, – сказал он, – никто ничего не узнает.

В рассказе моем все это занимает некоторое время, в действительности же было делом одной минуты.

– Ну, вы нашли что-нибудь, Пелэм? – крикнул один из наших спутников.

– Нет, – ответил я, сунув миниатюру за пазуху и спокойно возвращаясь обратно.

Мы отвезли труп в дом Доусона. Его несчастная жена билась в истерике. Укладывая тело на столе в гостиной, мы слышали ее вопли.

– Что еще можно сделать? – спросил лорд Честер.

– Ничего, – ответили все присутствующие. Никакие треволнения не заставят англичан равнодушно отнестись к перспективе простудиться.

– Тогда поедем домой и известим ближайших представителей власти, – вскричал наш хозяин, и ему не пришлось повторять своего предложения.

На обратном пути Честер, обращаясь ко мне, заметил:

– Этому Доусону было чертовски не по себе, – вы еще подозреваете его с приятелем?

– Нет! – решительно ответил я.

Глава LXI

He стану я жалеть о том,. . . . . .Кто в одиночестве моемМеня не пожалел.Байрон

Известие об убийстве вызвало смятение во всей округе. Для розыска преступников были подняты на ноги все полицейские силы. Кое-кого задержали по подозрению, но тотчас же освободили. Торнтона с Доусоном подвергли долгому и строгому допросу. Но так как ни малейших улик против них не было, пришлось их отпустить. Имелось лишь одно подозрительное обстоятельство – их задержка в пути: но данное ими объяснение – то самое, которое я еще раньше получил от Торнтона, – было естественным и весьма правдоподобным. Они точно указали местоположение амбара, и, словно в подтверждение того, что утверждал Торнтон, там нашли принадлежащую ему перчатку. В довершение всего мое собственное показание – ибо я не смог умолчать о закутанном в плащ всаднике, обогнавшем меня на дороге и увиденном мною на месте убийства, – обратило все подозрения на этого человека, кем бы он ни был.

Однако все попытки разыскать его оказались тщетными. Установили, что человек, закутанный в плащ, замечен был в Нью-Маркете, но особого внимания на себя не обратил. Выяснили также, что некто, одетый таким образом, остановился на одном из постоялых дворов Нью-Маркета, чтобы покормить лошадь. Однако народу там было столько, что ни лошадь, ни владелец ее не привлекли особого внимания.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Этика
Этика

Бенедикт Спиноза – основополагающая, веховая фигура в истории мировой философии. Учение Спинозы продолжает начатые Декартом революционные движения мысли в европейской философии, отрицая ценности былых веков, средневековую религиозную догматику и непререкаемость авторитетов.Спиноза был философским бунтарем своего времени; за вольнодумие и свободомыслие от него отвернулась его же община. Спиноза стал изгоем, преследуемым церковью, что, однако, никак не поколебало ни его взглядов, ни составляющих его учения.В мировой философии были мыслители, которых отличал поэтический слог; были те, кого отличал возвышенный пафос; были те, кого отличала простота изложения материала или, напротив, сложность. Однако не было в истории философии столь аргументированного, «математического» философа.«Этика» Спинозы будто бы и не книга, а набор бесконечно строгих уравнений, формул, причин и следствий. Философия для Спинозы – нечто большее, чем человек, его мысли и чувства, и потому в философии нет места человеческому. Спиноза намеренно игнорирует всякую человечность в своих работах, оставляя лишь голые, геометрически выверенные, отточенные доказательства, схолии и королларии, из которых складывается одна из самых удивительных философских систем в истории.В формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Бенедикт Барух Спиноза

Зарубежная классическая проза
Эстетика
Эстетика

В данный сборник вошли самые яркие эстетические произведения Вольтера (Франсуа-Мари Аруэ, 1694–1778), сделавшие эпоху в европейской мысли и европейском искусстве. Радикализм критики Вольтера, остроумие и изощренность аргументации, обобщение понятий о вкусе и индивидуальном таланте делают эти произведения понятными современному читателю, пытающемуся разобраться в текущих художественных процессах. Благодаря своей общительности Вольтер стал первым художественным критиком современного типа, вскрывающим внутренние недочеты отдельных произведений и их действительное влияние на публику, а не просто оценивающим отвлеченные достоинства или недостатки. Чтение выступлений Вольтера поможет достичь в критике основательности, а в восприятии искусства – компанейской легкости.

Виктор Васильевич Бычков , Виктор Николаевич Кульбижеков , Вольтер , Теодор Липпс , Франсуа-Мари Аруэ Вольтер

Детская образовательная литература / Зарубежная классическая проза / Прочее / Зарубежная классика / Учебная и научная литература