Читаем Последние дни Помпей. Пелэм, или Приключения джентльмена полностью

«Вы погубили его и нас вместе с ним», – сказал я, когда Торнтон медленно поднялся с колен. «Нет, – ответил он, – смотрите, он еще двигается». И действительно, он еще трепетал, но уже в предсмертных судорогах! Все же для верности Торнтон еще раз вонзил нож в тело; лезвие наткнулось на кость и сломалось надвое. Удар был так силен, что отломавшийся кусок лезвия не застрял в ране, а упал на землю и затерялся среди длинных листьев папоротников и трав.

Пока мы заняты были его розысками, Торнтон, у которого слух был острее моего, уловил приближающийся стук копыт. «Живо на коней, – закричал он, – и скорее прочь отсюда!» Мы вскочили в седла и умчались во всю прыть. Я хотел было ехать домой, но Торнтон настоял, чтобы мы сперва заехали в старый амбар, находившийся в поле на расстоянии четверти мили. Так мы и сделали.

– Стойте, – сказал я. – А что сделал Торнтон с уцелевшей половинкой складного ножа? Выбросил он ее или взял с собой?

– Взял с собой, – ответил Доусон, – так как на рукоятке была серебряная пластинка с его именем. Он боялся бросить нож в водоем, как я ему советовал, чтобы его когда-нибудь при случае не нашли. Вблизи амбара имеется довольно большая роща молодых елочек; мы с Торнтоном вошли туда, он вырыл обломанным черенком ямку, положил в нее нож и забросал землей.

– Опишите это место подробнее, – сказал я. Доусон умолк и, видимо, стал припоминать. Я сидел как на иголках, ибо ясно понимал, как важен для меня его ответ. Прошло некоторое время, затем он покачал головой и сказал: – Место я описать не могу, роща очень густая; но я помню ее очень хорошо, и если бы я снова попал туда, то сразу же смог бы указать, где зарыт нож.

Я опять велел ему прервать рассказ, подумать и приложить все старания к тому, чтобы описать мне это место. Однако он сам был так неуверен в том, что говорил, и все это было так неопределенно, что я отчаялся; он же продолжал свой рассказ.

– Когда это было сделано, Торнтон велел мне постеречь лошадей и сказал, что пойдет один разведать, можно ли нам возвращаться. Он так и сделал и, вернувшись примерно через полчаса, сообщил, что осторожно пробрался к месту убийства и там, бросившись ничком на землю у края насыпи, заметил какого-то человека (при этом он выразил уверенность, что то был человек в плаще, которого мы обогнали, по его мнению – сэр Реджиналд Гленвил), садившегося на свою лошадь как раз там, где лежал убитый, и затем отъехавшего прочь, в то время как вслед за ним появился другой всадник – мистер Пелэм, тоже обнаруживший тело.

«Теперь можно не сомневаться, – добавил он, – что на нас станут всех собак вешать. Но если вы будете вести себя мужественно и твердо, мы избежим опасности: предоставьте мне переложить вину на сэра Реджиналда Гленвила».

Мы сели на коней и поехали домой. Мы вошли с черного хода и поднялись наверх. У Торнтона белье и руки были в крови. Белье он снял, запрятал поглубже и, как только представилась возможность, сжег. А руки вымыл и, чтобы цвет воды не вызвал подозрений, выпил ее. Затем мы присоединились к домашним, как будто ничего не случилось, и узнали, что приезжал мистер Пелэм. Но так как, к счастью нашему, в надворные помещения моей усадьбы недавно залезали воры, жена моя и слуги отказались впустить его в дом. Известие это повергло меня в крайнее смятение и страх. Однако, поскольку мистер Пелэм просил передать, чтобы мы поехали к заводи, Торнтон настоял, чтобы мы сделали это во избежание подозрений.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Этика
Этика

Бенедикт Спиноза – основополагающая, веховая фигура в истории мировой философии. Учение Спинозы продолжает начатые Декартом революционные движения мысли в европейской философии, отрицая ценности былых веков, средневековую религиозную догматику и непререкаемость авторитетов.Спиноза был философским бунтарем своего времени; за вольнодумие и свободомыслие от него отвернулась его же община. Спиноза стал изгоем, преследуемым церковью, что, однако, никак не поколебало ни его взглядов, ни составляющих его учения.В мировой философии были мыслители, которых отличал поэтический слог; были те, кого отличал возвышенный пафос; были те, кого отличала простота изложения материала или, напротив, сложность. Однако не было в истории философии столь аргументированного, «математического» философа.«Этика» Спинозы будто бы и не книга, а набор бесконечно строгих уравнений, формул, причин и следствий. Философия для Спинозы – нечто большее, чем человек, его мысли и чувства, и потому в философии нет места человеческому. Спиноза намеренно игнорирует всякую человечность в своих работах, оставляя лишь голые, геометрически выверенные, отточенные доказательства, схолии и королларии, из которых складывается одна из самых удивительных философских систем в истории.В формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Бенедикт Барух Спиноза

Зарубежная классическая проза
Эстетика
Эстетика

В данный сборник вошли самые яркие эстетические произведения Вольтера (Франсуа-Мари Аруэ, 1694–1778), сделавшие эпоху в европейской мысли и европейском искусстве. Радикализм критики Вольтера, остроумие и изощренность аргументации, обобщение понятий о вкусе и индивидуальном таланте делают эти произведения понятными современному читателю, пытающемуся разобраться в текущих художественных процессах. Благодаря своей общительности Вольтер стал первым художественным критиком современного типа, вскрывающим внутренние недочеты отдельных произведений и их действительное влияние на публику, а не просто оценивающим отвлеченные достоинства или недостатки. Чтение выступлений Вольтера поможет достичь в критике основательности, а в восприятии искусства – компанейской легкости.

Виктор Васильевич Бычков , Виктор Николаевич Кульбижеков , Вольтер , Теодор Липпс , Франсуа-Мари Аруэ Вольтер

Детская образовательная литература / Зарубежная классическая проза / Прочее / Зарубежная классика / Учебная и научная литература