Последние дни Помпей

С этими словами она отвернулась. Неслышно пройдя вдоль скамей для гребцов на корму, она остановилась там, склонившись над водой; холодные брызги окропляли ее горящее лицо.

— Это поцелуй смерти, — сказала она. — Привет тебе!

Благоуханный ветерок играл ее длинными волосами, она откинула их с лица и подняла нежные, но незрячие глаза к небу, чей ласковый лик она никогда не видела.

— Нет, нет! — сказала она вполголоса, задумчиво. — Я не могу этого вынести: эта ревнивая иссушающая любовь сводит меня с ума. А вдруг я снова причиню ему зло! Я спасла его, спасла дважды, эта мысль делает меня счастливой, — отчего же мне не умереть счастливой? Это последняя радостная мысль, которая мне суждена. О священное море! Я слышу твой ласковый зов. Говорят, что твои объятия губительны для души, что твои жертвы не переплывут рокового Стикса, — да будет так! Я не хочу встретиться с ним в царстве теней, потому что и там он будет с нею. Покой, покой! Для моего сердца нет иного блаженства.

Моряк, дремавший на палубе, услышал легкий всплеск. Он сонно поднял голову, поглядел за корму, и ему почудилось в волнах что-то белое, но в тот же миг все исчезло. Он отвернулся и стал думать о своем доме и детях.

Когда Главк и Иона проснулись, первая их мысль была друг о друге, а вторая — о Нидии. Но ее нигде не было, и никто не видел ее в то утро. Они обшарили все судно и не нашли никаких следов. Слепая девушка исчезла навсегда. Все молча раздумывали о ее судьбе. И Главк с Ионой, прижавшись друг к другу (ведь они были друг для друга дороже всего на свете) и забыв о себе, оплакивали ее, как сестру.

ПОСЛЕДНЯЯ ГЛАВА,

которой все кончается. Письмо от Главка Саллюстию черездесять лет после разрушения Помпеи

Афины.

Главк шлет своему дорогому другу Саллюстиюпривет и пожелания здоровья!

Ты зовешь меня в Рим — нет, Саллюстий, лучше ты приезжай сюда, в Афины. Я отказался от столицы империи, от ее шума и суетных радостей. До конца своих дней я буду жить на родине. Призрак нашего былого величия мне дороже, чем вся ваша роскошь и веселье. Для меня есть неповторимая прелесть в портиках, освященных памятью славных и почитаемых людей. В оливковых рощах на берегах Илисса я еще слышу голос поэзии, а сумрачные облака над Филой кажутся мне саваном погибшей свободы и вестником — да, вестником — грядущего! Ты улыбаешься моим восторгам, Саллюстий! Но лучше сохранять надежду на свободу, чем радоваться блеску цепей. Ты пишешь, что, на твой взгляд, нельзя наслаждаться жизнью на руинах падшего величия. Ты с восторгом говоришь о блеске Рима, о роскоши императорского двора. Милый Саллюстий, я уже не тот, что прежде. Жизнь охладила мою кровь. Мое здоровье, подорванное тяжкой болезнью и заточением в сырой темнице, все еще не восстановилось. Я не могу забыть мрак последнего дня Помпеи, ужас, отчаяние и нашу любимую, незабвенную Нидию! Я воздвиг гробницу ее тени и часто смотрю на нее из окна. Она будит во мне нежные воспоминания и радостную грусть, и я отдаю заслуженную дань верности и безвременной смерти бедной слепой девушки. Иона собирает цветы, и я каждый день украшаю ими гробницу. Она достойна гробницы в Афинах…