Последние дни Российской империи. Том 1

Этот случай не проучил Рубинштейна. Он чувствовал себя, очевидно, в безопасности как «дворцовый банкир», а больше того, как посвящённый в тайну императрицы. Он организовал новую аферу высокого стиля, которая была уже настоящей изменой, а власти усматривали в ней также и шпионаж. Рубинштейн скупил все акции страхового общества «Якорь» и продал их с большим доходом в Швецию. Вместе с акциями он переслал туда же планы разных зданий и сахарных фабрик, застрахованных «Якорем». Эти планы попали в руки русских властей. Банкир был обвинён военными властями в измене и шпионаже. Случай вызвал среди евреев большой переполох, так как о еврейском шпионаже уже давно шли разговоры по всей России. Их ужас был ещё больше, когда Распутин отказался наотрез помочь спасать двойного изменника. Что почувствовала царица, узнав о том, какому негодяю она доверила свою тайну посылки в Германию денег? Ей стало ясно, что её имя будет связано с именем изменника и шпиона, и, в самом деле, кое-что вышло наружу. Угрожал огромный скандал. Царица послала специального курьера в Ставку, но это не помогло. Рубинштейн не был освобождён из тюрьмы и ему грозило повешение. Он мог попытаться защищаться именем императрицы. Еврейское окружение Распутина пришло в большое замешательство. Его единственной надеждой спасти попавшегося сородича был секретарь старца. Симанович должен был уговорить Распутина простить Рубинштейну его преступления и ещё раз спасти его, теперь уже от виселицы. Симановича, очевидно, не нужно было много уговаривать. Он, без сомнения, был замешан в тёмные дела банкира, и, весьма возможно, сам дрожал за свою шкуру и старался помочь ему. Он напомнил Распутину, не без угрозы, очевидно, об опасности, грозящей царской паре в том случае, если Рубинштейн начнёт говорить о своих отношениях с Двором. Я помню, когда Распутин появился в сопровождении жены Рубинштейна во дворце в Царском Селе и просил встречи с царицей. Я догадывался о чём Распутин собирался умолять государыню, а та, наверное, изъявила полную готовность заступиться за «своего» банкира. Она ездила вскоре после этого лично в Ставку. По настроению евреев из окружения старца можно было думать, что великий прохвост Рубинштейн был освобождён из тюрьмы.

Военное командование было против освобождения Рубинштейна. Дворцовый комендант не дал ходу приказу царя об его освобождении, и предприятие царицы не удалось. Симанович знал, что в случае, если его сородич не будет скоро освобождён, то вся история с ним обернётся против евреев. Он добился аудиенции у царя, и банкир был освобождён. У царя, очевидно, не было другого выхода. Легкомыслие жены принудило его поступить против права и законности.

   — Это освобождение Рубинштейна вызвало большую удручённость в Москве в кругах мыслящих и наблюдательных людей, — сказал Карсавин, видя, что Рамсин сделал перерыв и принялся набивать табаком свою трубку. — Против государыни у нас поднялась такая критика, что иногда было страшно слышать. Я лично не верил тому, что ей приписывалось, но эти её заботы об освобождении банкира Рубинштейна поколебали и моё неверие. Положение государя было, в самом деле, безвыходным. Что должен был делать он, узнав от жены-царицы, что она по чисто женскому легкомыслию и незнанию связала своё высокое имя с кругом еврейских мошенников и шантажистов. Я, да и любой другой муж на его месте, освободил бы этого Рубинштейна, охраняя честь семьи. У царя же под вопросом стояло ещё больше, а именно: незапятнанность высшей государственной власти. Кошмар! Обвинять царя за это?.. Нет, это было бы очень несправедливо. Он ведь тоже человек, полагающийся на способность и добросовестность своих приближённых и охранников. По-моему, наш царь давно уже чувствует себя одиноким, жутко одиноким в кругу неуловимых заговорщиков и расползающейся морали и преступной халатности своих чиновников. Жутко, в самом деле, страшно жутко.