Последние дни Российской империи. Том 2

Та-пу!.. Та-пу!.. — звучали выстрелы австрийцев, и очень редко раздавался им в ответ наш выстрел и казался совсем близким, громким эхом прокатываясь по всему лесу… а потом опять — далёкие двойные: та-пу!.. та-пу!..

Влево, у самой дороги, прикрытая еловыми ветвями, маскированная от аэропланов, стояла батарея. Немного поодаль в лесу тянулись коновязи, были устроены землянки, и жёлтым светом горел огонёк. Автомобиль остановился, помощник шофёра пошёл расспрашивать о дороге.

— Первый свёрток налево, — сказал он, возвращаясь. — Там указатель есть.

И действительно, у первого поворота был столб, на столбе доска, на которой крупными буквами без «ъ» было написано «к дому лесника». Проехали ещё с полверсты и оказались на небольшой лесной прогалине. Она была также изрыта землянками, и несколько повозок стояло на ней. В полуразрушенном домике светились окна, стоял денежный ящик, и ходил часовой в старой шинели. На шум автомобиля с фонарём в руке вышел хозяин, полковник Сонин.

— Сюда, ваше превосходительство, пожалуйте, — говорил он, присвечивая фонарём. — Тут только осторожно, одной ступеньки не хватает.

Через разбитое крылечко Саблин прошёл в узкие тёмные сени и из них в маленькую комнату, служившую и спальней, и столовой, и рабочим кабинетом. Вдоль стен стояло три койки, и четвёртая постель была постлана прямо на полу, посредине был грубо сколоченный из необтёсанных досок стол и скамейки, впрочем, было и некоторое подобие кресла из чурбана с прибитыми к нему спинкой и ручками из толстых и кривых сучьев. На столе стояла маленькая жестяная лампочка и ярко горела широко пущенным пламенем. Было душно и жарко. Хозяева пили чай. Большой синий эмалированный чайник, кружки, облупившиеся и почерневшие, и ломти чёрного хлеба валялись на столе. Три офицера встали при входе Саблина.

— Мой адьютант, ординарец Пышкин, казначей, — быстро и небрежно, как лиц, не стоящих особого внимания, представил Сонин.

адьютант был долговязый малый из «кадровых» офицеров. На нём был китель старого покроя, усеянный значками, с покоробившимися серыми защитными погонами и старыми почерневшими аксельбантами. Лицо было худое, острое, без усов и бороды, и глаза, серые и печальные, носили беспокойство и тревогу. Длинная фигура его хранила следы старой выправки, и на поклон Саблину он ответил не без грации, даже попытался звякнуть шпорой и руку подал умело, привычным жестом.

Ординарец Пышкин, молодой человек с широко вылупленными серыми бараньими глазами на круглом румяном безбородом и безбровом лице, смотрел на Саблина, как ребёнок смотрит на игрушку; он неловко протянул мягкую потную руку и не знал, куда девать левую.

Казначей был из нижних чинов. У него была строгая солдатская осанка, рыжие усы над тонкими бледными губами и скуластое, худое с нездоровою кожею лицо. Все говорило, что это был бравый исполнительный унтер-офицер из нестроевых, какой-нибудь каптенармус или писарь, который и в церкви прислуживает, и мастер дёшево дрова купить, и солдат благодетельствует тайно продаваемой водкой. Серые глаза из-под рыжих ресниц смотрели остро и вместе с тем ничего не выражали. Он подал руку дощечкой с плотно сжатыми прямыми пальцами и так и не согнул её в руке Саблина.

И Пышкин, и казначей были в рубахах без ремней с защитными погонами, на которых химическим карандашом были нарисованы полоска, звёздочка и номер полка.

— Чайку не прикажете, — предложил Сонин таким тоном, что заранее предвидел отказ. — Мы в ожидании вас баловались немного.

Саблин отказался.

— А то лучше пройдемте, пока луна высоко светит, а вернёмся, поужинаем и чаю настоящего напьёмся, — сказал Сонин.

— Мне прикажете идти? — спросил адьютант.

— Нет, оставайтесь. Пышкин пойдёт.

Пышкин с видимым неудовольствием стал одеваться. Все трое сели в автомобиль и проехали около двух вёрст к перекрёстку дорог, где Сонин приказал остановиться.

— Вот и Костюхновская дорога, — сказал Сонин, вылезая из автомобиля. — Тут уже пешком придётся. Вам ничего? Немного. Версты две.

— Я пройдусь с удовольствием, — сказал Саблин. Они вышли на опушку.

— Изволите видеть, какая позиция, — сказал Сонин, останавливая Саблина.

XXXIV

Большой высокий смешанный лес обрывался тёмною стеною и тянулся вправо и влево от широкой песчаной дороги. Шагов на тридцать от него отбежали маленькие ёлочки, сосны и можжевельник. Дальше до песчаных бугров тянулось ровное поле. Оно теперь искрилось и сверкало под лучами лунного света. Вёрстах в двух были опять небольшие перелески и над ними непрерывно взмётывались белые светящиеся ракеты. Вылетит, оставляя яркую полосу одна, вспыхнет синеватым, неземным светом и начнёт тихо падать на землю. И не упала одна, как взлетает рядом другая и падает печальная, таинственная, точно живая. На много вёрст вправо была видна позиция, и она вся была покрыта этими тихо порхающими синеватыми огоньками.

И без того таинственная и страшная, непереступимая «его» позиция от этих огней становилась ещё таинственнее и загадочнее.