Последние дни Сталина

Закрытый процесс начался 18 декабря и длился шесть дней. Председательствовал знаменитый военачальник Второй мировой войны маршал Иван Конев, которому помогала группа высокопоставленных руководителей партии и вооруженных сил. Насколько известно, это единственный процесс, на котором Маршал Советского Союза председательствовал на гражданском суде, причем проходил он «в кабинете члена Военного совета Московского военного округа»[501]. При задержании Берии Хрущев полагался на военных, и, вполне возможно, их участие в деле потребовалось, чтобы судьба Берии была предрешена. Суд утвердил обвинительное заключение и якобы заслушал обвиняемых. Кроме Берии, это были так называемые «бериевцы» — Степан Мамулов, Всеволод Меркулов, Владимир Деканозов, Богдан Кобулов, Сергей Гоглидзе и Павел Мешик, которые самым непосредственным образом были замешаны в его преступлениях. Предположительно все они признали себя виновными. Открытого показательного процесса не было, и полная стенограмма судебных заседаний никогда не публиковалась. Дмитрий Волкогонов писал, что Маленков, Хрущев, Молотов, Ворошилов, Булганин, Каганович, Микоян, Шверник и некоторые другие находились в это время в Кремле и следили за происходящим по специально установленной радиосвязи[502]. Как и в 1930-е, по стране прошли массовые митинги. Все, «от моряков в море до шахтеров в Сибири», требовали смертной казни[503]. 23 декабря суд, как и ожидалось, вынес обвинительный приговор, и через несколько часов после завершения процесса Берию вместе с другими осужденными расстреляли.

Охранник Берии Хижняк-Гуревич конвоировал его на казнь. Он привел заключенного в камеру, где уже ждали пять офицеров, скрутил ему руки и привязал к железному крюку. «Был момент, когда он побледнел, левая щека начала дергаться». Генерал-майор Павел Батицкий выстрелил в затылок Берии. Затем остальные шесть офицеров открыли огонь в упор. Гуревич завернул тело в парусину, после чего отвез его в крематорий и столкнул в топку.

В своем докладе Госдепартаменту посол Чарльз Болен описал свое понимание значения этого дела: «Разумеется, есть элементарная справедливость в судьбе Берии и его подчиненных [из госбезопасности], но было бы лучше, если бы возмездие настигло Берию от рук его жертв, а не сообщников»[504]. Партия осуществила акт политического экзорцизма, принеся Берию в искупительную жертву за грехи, в которых она сама отказывалась признаваться.

После расстрела Берии режиму предстояло решить сложную задачу — превратить его в «пустое место». В августе того года один партийный функционер из Грузии докладывал, что там остается «огромное количество памятников Берии». В его честь были названы «лучшие улицы, площади, парки, промышленные предприятия, колхозы и общественно-культурные учреждения». В одном районе было целых восемнадцать памятников. За прошедший год в Батуми на прославление его имени были потрачены «сотни тысяч рублей и сотни тонн» строительных материалов. Теперь все это предстояло снести[505]. Новое издание «Большой советской энциклопедии» столкнулось с еще более сложной проблемой. В пятом томе, вышедшем в 1950 году, целую страницу занимала фотография Берии и содержалась хвалебная статья о нем. В январе 1954 года подписчикам по всему миру были разосланы инструкции, как перочинным ножом или бритвенным лезвием вырезать страницы о Берии и вклеить вместо них присланную в специальном конверте четырехстраничную вставку с фотографиями и дополнительной информацией о Беринговом море. (Сам Джордж Оруэлл не смог бы вообразить более надежной «дыры памяти» в романе «1984».) Джордж Кеннан и некоторые другие долго доказывали, что борьба за власть среди наследников Сталина обнажит всю хрупкость его режима. Но падение Берии подтвердило способность кремлевских руководителей действовать сообща и удерживать в своих руках унаследованные ими прерогативы власти.

Устранение Берии, произошедшее после нескольких месяцев неожиданных реформ в Москве, оставило у помощника Эйзенхауэра Эммета Хьюза ощущение глубокого разочарования. Все это время он наблюдал за колебаниями президента и Фостера Даллеса, решавших, как им реагировать на смерть Сталина и на призывы к переговорам на высшем уровне. Тем летом Хьюз писал в своем дневнике: «Смерть Сталина, неустойчивый триумвират, восстание в Германии, а теперь и падение Берии — все это открыло перед нами беспрецедентные возможности, но надо признать, что мы понятия не имеем, как ими воспользоваться». Его опасения остались без внимания[506].