Последние дни Сталина

Западные репортеры в Москве также обратили внимание на ряд неожиданных перемен. Кремль выдал визы группе из семи американских газетчиков и сотрудников радио, позволив им совершить долгое путешествие по Советскому Союзу, — это был жест, который, по выражению The New York Times, «вошел в историю»[371]. Группу возглавлял Джеймс Уик — известный консервативный журналист, давно стремившийся посетить СССР. Аккредитованные в стране иностранные корреспонденты удивлялись тому, насколько доброжелательно советские власти отнеслись к группе Уика: им было разрешено делать фотографии и брать интервью у обычных граждан, а власти почти не вмешивались. Томас Уитни из Ассошиэйтед Пресс увидел собственными глазами, «как обременительные ограничения… могут быть сняты для того, чтобы произвести благоприятное впечатление». Приехавшим позволили диктовать свои репортажи прямо по телефону из номеров гостиниц в обход какой-либо цензуры. В последний вечер, проведенный ими в Москве, Уитни организовал для них прощальную вечеринку и пригласил в ресторан также американских дипломатов и сотрудников советской пресс-службы. Его поразило, насколько непринужденно и по-дружески держались советские чиновники, прибывшие туда вместе с женами[372].

В один ряд со всеми этими жестами и переменами в политике встало предложение о встрече, которое Чарльз Болен получил от советского посла в Вашингтоне Георгия Зарубина накануне своего отъезда в Москву. Зарубин был настроен крайне дружелюбно и постоянно подчеркивал в беседе, что все послы должны работать над улучшением двусторонних отношений. Отметив положительные сдвиги в вопросе о Корейской войне, он выразил надежду на прогресс и в других областях.

В Time происходившие перемены описывали как «загадочные, долгожданные, зловещие»[373]. В The New York Times картина представлялась иной: в передовице от 2 апреля отмечалось, что «из Москвы начал дуть явно более мягкий ветер и различные шаги коммунистов начинают укладываться в схему, которая — в случае, если она сложится и закрепится, — обещает снизить международную напряженность по меньшей мере на какое-то время»[374]. Шесть дней спустя — и через четыре дня после публичного прекращения Кремлем «дела врачей» — директор ЦРУ Аллен Даллес выступил с речью на заседании Совета национальной безопасности. Он довольно подробно описал происходившие в Москве перемены. Да, «первоначально ЦРУ полагало, что после смерти Сталина они [его наследники] будут вести очень осторожную игру [и]… в течение весьма продолжительного периода будут неукоснительно следовать сталинскому курсу». Теперь же, как признавал Даллес, «ни одна из этих оценок не подтвердилась». В своем докладе, который, вероятно, очень удивил всех присутствующих, он подтвердил, что новые советские лидеры «самым решительным образом порывают… с практиками сталинского режима», в частности идут на смелые внутренние реформы и важнейшие изменения во внешней политике, которые следует признать не просто «значительными», а «поразительными»[375]. (Месяцем ранее Уолт Ростоу докладывал Госдепартаменту, что, «как уже было после смерти Ленина, власти, скорее всего, станут прикрываться именем Сталина для оправдания всех своих крупных начинаний»[376]. На практике же происходило прямо противоположное. Новые власти предпринимали все новые шаги, и каждый из них шел вразрез с тем или иным аспектом сталинской политики.) В завершение своего доклада Даллес признал, что этот новый набор политических мер «появился гораздо раньше и проводился гораздо более систематически, чем предполагало ЦРУ»[377]. Один чиновник Госдепартамента также признал, что «в последнее время Советы сделали больше шагов навстречу Западу, чем за любой другой сравнимый период времени»[378]. Такое развитие событий озадачило Даллеса. Как и его брат-госсекретарь, он отказывался видеть в этих переменах возможность улучшить отношения с Москвой и докладывал президенту: «Нет никаких оснований полагать, что в фундаментальной враждебности Советского Союза по отношению к свободному миру произойдут какие-либо изменения»[379]. Советские инициативы настолько ошеломили американских лидеров, что скорее укрепили их представления о политике Кремля, чем заставили пересмотреть устоявшиеся взгляды в свете этих непредвиденных событий.