Последние дни. Том 2

– Но ведь китайский Новый год наступит только завтра! – возразил Мавранос, не сводя глаз с пылающей черным отметины на правой руке Кокрена. – Самое раннее, в полночь! Нельзя же так все переиначить! У меня не было времени подумать…

– В полночь? – повторил Пит. – По стандартному времени или по летнему? – Он указал рукой на извергающееся дождем темное небо. – День кончился.

Кути, моргая, смотрел на бутылку, которую Кокрен держал в левой руке.

– Да, – мрачно сказал он, – солнце скрылось. Я полагаю, что имеются долги, которые вы не намерены нести в новый год.

Мавранос хмуро смотрел на коленопреклоненных глиняных людей, обводя их лучом фонаря.

– Вы тут, никак, добровольцы? – осведомился он рокочущим басом, и Кокрену показалось, что в его голосе звучит отчаянная надежда. – Вы намерены поддержать то, что здесь происходит?

– Мы пришли сюда по собственной воле, а наша воля – это воля бога, – ответила одна из фигур.

Мавранос кивнул, хотя все еще продолжал хмуриться, и сощурился, словно от вспышки сверкнувшей молнии.

– Если не может чаша сия миновать… – пробормотал он и, повысив голос, продолжил: – Давайте-ка пойдем к пещере.

Пламтри взяла Кокрена под правую руку, и они двинулись по превратившейся в болото равнине, а остальные последовали за ними; глиняные люди были вроде бы союзниками, но когда Кокрен оглянулся, то увидел, что Анжелика со свертком из мокрой тряпки и Мавранос с рукой в кармане плаща отстали на несколько шагов, чтобы наблюдать за зданием без крыши, буграми и лощинами и дорожкой позади.

Кокрен внезапно понял (не разумом, а нутром), что не вся королевская свита переживет эту ночь; у него все еще кружилась голова от глотка вина прощения, и он гадал, какие воспоминания и какие любови оно забрало у него, и не может ли оно вскоре отобрать что-нибудь еще.

– Это похоже на шахматную партию, – сказал он Пламтри сквозь зубы, – когда все ладьи, слоны и кони нацелены на одну клетку и наступило затишье, а после все они бросятся в атаку и начнут сбивать друг друга с доски. – Он прибавил шагу и тянул девушку за собой по плавному уклону к зеву пещеры, так что от Пита и Кути их отделяло несколько метров ливня.

– Мне не важно… – сказал он, – нет, на самом деле, очень даже важно, но, что бы ты ни думала, какими бы ни были твои чувства, я должен тебе сказать. – Он покачал головой, словно сам себе удивлялся. – Я люблю тебя, Коди.

Она замерла было на месте, но он потащил ее дальше.

– Меня? – выговорила она, вприпрыжку поспевая за ним. – Сид, я не стою того! Хоть я и люблю тебя…

Он искоса бросил на нее острый взгляд.

– Любишь? – спросил он, наклонив голову к ней, чтобы она услышала, потому что его сердце отчаянно колотилось в груди, и он просто не мог говорить громко. – Ты любишь меня?

Она смеялась, но это был теплый, тревожный смех.

– Удивляешься, что я люблю тебя? – Она свободной рукой вытащила из кармана джинсов мокрый блокнотик официантки. – Позволь мне зачитать протокол.

Далеко позади, где-то посреди густо укрытого лесом склона, где проходила дорога, выше равнины, но ниже шоссе, раздались два громких хлопка, перекрывших дробь барабанов, и едва Кокрен успел подумать, не выстрелы ли это, как дождевые струи сотрясло несколько гулких определенно выстрелов, а потом в темной впадине за его спиной загремела яростная канонада.

Он оглянулся и поспешно шагнул в сторону, загородив собой Пламтри. Мавранос с револьвером в руке быстро отступал к ним по грязи спиной вперед, Анжелика отшвырнула в сторону тряпку и обеими руками сжимала пистолетную рукоять карабина. Кокрен разглядел мелькающие вспышки в отдаленных руинах домов и вдоль стены, отделяющей купальное озеро от моря; по большей части, стрельба велась в воздух, и не исключено, что весь этот переполох был всего лишь праздничным салютом, вроде фейерверков в Чайна-тауне.

Но Кокрен все же вынул револьвер, отметив как бы со стороны, что в нем осталось только два патрона.

– Я все еще здесь! – изумленно сказала Коди, когда они полезли вверх по скользкому склону. – Вокруг стрельба, много стрельбы, а я не бросила карты.

Глава 32

У них были фальшивые усы и наклеенные брови, они были выпачканы кровью, в поту, с чертами, искаженными от неистового крика, а выпученные глаза горели диким огнем, зверской яростью, и видно было, что они давно лишены сна.

Чарльз Диккенс. «Повесть о двух городах»