Последние дни. Том 2

Слабая далекая музыка на секунду остановилась, словно танцовщица на пуантах, и ее звучание возобновилось и стало сильнее – милостивое, улыбчивое и вызывающее в памяти залитые солнцем улицы и старые огороженные сады, даже когда прощаешься со всем сущим и покоряешься забвению.

Пламтри высвободила руку из его ладони; в этом жесте была безысходность, от которой внутри у него все похолодело, и он обернулся к ней.

И увидел, как будто она стояла в центре кольца зеркал, более дюжины ее образов, которые казались даже относительно материальными, и там, где несколько этих образов накладывались друг на друга, они даже заслоняли красный автомобиль.

Потом он разглядел, что два из них оставались плотными – нет, только один, но это была то Коди, то Дженис, и с каждым переходом сущности Пламтри перемещалась на фоне отдаленных домов, как будто Кокрен беспомощно смотрел на нее то одним, то другим глазом. Растрепанные белокурые волосы не то светились сами, не то сквозь них просвечивало рассветное зарево.

– Я сыграю этот кон, – поспешно сказал Кокрен. – Я заплачу своей жизнью.

– Сид, его убил не ты, – ответила Коди. – Так что мне туда идти. Я полюбила тебя, Сид, и это было настоящее волшебство – такое никогда не было мне свойственно…

Она передвинулась на фоне светлеющего неба, и тут прозвучало:

– Нет, – произнесенное в один голос Дженис и Валори. – Мадам забыла, что мы с ней договорились сегодня утром играть в паре.

А дальше говорила одна Дженис:

– Это момент знакомства Джеймса Бонда и Терезы ди Вичензо из «На секретной службе ее величества», когда он вдруг вызывается оплатить ее проигрыш в карты. Ты не помнишь этого, Коди: ты подпалила книгу и бросила ее, – личность-Дженис сжала кулаки, словно спорила сама с собой. – Я никогда не брошу тебя, папочка: куда я пойду, туда же пойдешь и ты, клянусь жизнью! – Потом она словно бы обмякла, и лицо, поворачивавшееся то к лодке, то к яркому рассвету за далекими пирсами, сделалось безжизненным. – Смотри: открыв ворота золотые, прощается заря с победным солнцем!

Теперь тел Пламтри было два: Коди определенно стояла в стороне от фигуры, в которой воплотились Дженис и Валори, и эта фигура быстро таяла.

Яркие глаза Дженис на мертвом лице Валори повернулись к Кокрену, когда лицо стало прозрачным.

– Прощай, – сказала фигура, превратившаяся теперь в еще одного призрака. – Пусть расцветут твои надежды.

Призрак закрутился в ловком пируэте и собрал в своем нематериальном «я» всех остальных призраков Пламтри, а Коди осталась стоять на песке рядом с Кокреном. Он цепко схватил ее за руку, чтобы удостовериться, что она живой человек, и, конечно, чтобы не позволить последовать за призраком, который уже проскользнул по мраморной лестнице и булыжному причалу к лодке, и на мгновение тихая музыка вроде бы изменилась, и зазвучало: «Я верну тебя домой, Кэтлин».

– Но я останусь одна! – взвыла Коди в явном потрясении и отчаянии.

– Нет, не останешься! – громко сказал Кокрен. Он крепко взял ее за плечи и повторил, глядя в лицо: – Ты не останешься одна.

– Нет, – слабым голосом согласилась она. – Не останусь. – Она прижалась к нему, и он крепко обнял ее.

В его голове все еще звучали слова Омара Салвоя: «В этом уравнении все еще остается смерть». «Ну вот и свершилось, – пришла в голову Кокрену пронзительная мысль, – бедняжка Дженис только что умерла, а с ней и Омар Салвой, наконец, и Тиффани, и все остальные. Неужели бог не удовольствуется этими смертями? И всем остальным, о чем говорил Салвой…»

Но тут Пламтри напряглась в его объятиях, он почувствовал резкое движение ее ребер, и она завизжала. Мгновением позже Пит и Анжелика одновременно воскликнули в испуге, а пес залаял.

Кокрен резко обернулся, согнувшись пополам, у него снова закружилась голова.

Если бы он не видел минувшей ночью доктора Арментроута, бегущего к ним и похожего на паукообразного демона из Вед, он не узнал бы это уродливое чудовище, которое вылезло из воды справа и теперь торопливо приближалось к Скотту Крейну; и тем не менее в груди у него на мгновение стало пусто от холодного ужаса.

Две фигуры, притороченные к плечам Арментроута, были густо облеплены водорослями, а их головы с искаженными гримасами пухлыми лицами были вывернуты наружу, как листья у геральдической лилии, но правая рука Арментроута сжимала тот самый «Дерринджер», который ночью упал в лагуну, и налитые кровью глаза на опухшем лиловом лице Арментроута были устремлены на Скотта Крейна.

Кокрен подался вперед и выставил на пути монстра правую ногу и руку. Головы манекенов внезапно закричали:

– Можешь гордиться собой! – прокаркала одна, а другая провизжала: – Выдерни затычку, позволь мне встать!