Последние дни Венедикта Ерофеева

Б.С., литератор: “Писать надо удовлетворительно или скверно. Отлично писать, как это делает И. Бродский, – некрасиво и греховно. И оскорбляет честь нации, оставшейся вопреки всему у себя дома”.

B. Л., тоже литератор: “Он совсем не умеет писать. Стихотворная строка должна звучать сама по себе, а не расплескиваться вниз. Что бы вы сказали, если б Хонсю-Хондо ничем не отделялся от Хоккайдо? Представьте себе: Сахалин непосредственно переходит в Хоккайдо, а Хоккайдо в Хонсю-Хондо. И никакого пролива Лаперуза. Это тошнотворно”.

C., биолог: “Теперь я верю тем историкам, которые утверждают, что Парижская коммуна была еврейской махинацией” (1/XI-87 г.).

Продолжать не буду, чтобы вконец не утомить. А панегирических суждений не привожу за их избыточную восклицательность и единообразие и потому, что ко всем им присоединяюсь, конечно. Как бы ни было, грамотному русскому человеку – это я знаю определенно – было бы холоднее и пустыннее на свете, если б поэзия Иосифа Бродского по какой-нибудь причине не существовала.

Все изложенные выше мнения о поэте мной самим предельно сокращены и доведены до степени литературной внятности».

____________

12 декабря

В кафе «Бедный Йорик», что на проспекте Вернадского, – персональный поэтический вечер Льна. Опаздываем с Веничкой на полчаса. Художник Борис Козлов поприветствовал нас с легкой укоризной в голосе: «Семеро одного не ждут».

В знак уважения к Ерофееву посадили нас за отдельный столик, у самой сцены. Лён даже лихо выставил для Венички персональную бутылку вина. Ко мне на сей раз он весьма благожелателен: «Веня в надежных руках». После вечера с трудом поймали машину. Водитель не хотел так далеко везти. Уговаривая, даже чуть с ним не подралась, что Веничку очень развеселило.

____________

17 декабря

Звонок на Флотскую Льна. Напомнил Веничке, что сегодня во Дворце культуры «Меридиан» состоится вечер, посвященный «СМОГу», что «красной нитью» пройдет поэт Леонид Губанов. Запроектировано телевидение. Просит Ерофеева сидеть в президиуме… Но Веничке это не по вкусу. Для поддержки он хочет пригласить Ахмадулину. По свидетельству журналиста Игоря Дудинского, афишу, перечислявшую тридцать одно имя, включая Иосифа Бродского, можно было обменять в Париже, в среде русской эмиграции, на две пары фирменных джинсов.

На долгожданный вечер народу собралось неожиданно мало. Один из поэтов, выступление которого было намечено, откровенно объяснил мне свое отсутствие боязнью КГБ, что помешало бы «наконец-то начавшимся поправляться его литературным делам».

Зато не могло не обратить на себя внимания присутствие в зале Евгения Евтушенко, скромно сидевшего в последнем ряду, как бы не желавшего обращать на себя внимание. Со сцены он не выступал, а жаль.

Зато очень запомнились прекрасные выступления Евгения Рейна, бардов Алика Мирзояна и Владимира Бережкова, Игоря Дудинского и многих других.

Запомнилось, и как прибывшие на вечер «подозрительные» телевизионщики упорно приглашали всех переместиться на несколько рядов ниже, чтобы захватить в кадр находящегося в зале Венедикта Ерофеева, и как тот лишь рукой от них отмахнулся. Спустя пять лет после смерти Ерофеева присутствующий в зале Лён отметил эту дату публикацией якобы найденной им давно утерянной рукописи писателя «Дмитрий Шостакович» («ЛГ». 25.10.95. № 43). Пропажу рукописи Лён свалил на Губанова: «Если едешь в электричке навеселе, да еще не один, а с пьяным Леней Губановым, – возможно всякое. Рукопись не пропала. Она была просто-напросто украдена Губановым и потом продана за бутылку…» («Новая литературная газета». 1994. № 9).

Но я отвлеклась…

В антракте знакомлю Ерофеева с Евгением Евтушенко. Веничка к нему, насколько мне известно, очень благожелателен.

«Вы знаете, – сказал ему Евтушенко, – когда я в Сибири читал “Москва – Петушки”, мне очень захотелось выпить». – «За чем же дело, – улыбнулся Ерофеев, – тем более что у меня нет ни одной вашей книжки». – «А я хочу ваш автограф», – сказал Евтушенко.

Обменялись телефонами, договорились встретиться. «Только чтобы не было народу» (просьба Евтушенко). На следующий день он позвонил Ерофееву, но встреча почему-то так и не состоялась.

Евтушенко (как позже написал Ерофеев в письме сестре Тамаре в Кировск) ему очень приглянулся: «и потертым свитером, и задрипанным шарфом вокруг шеи, и полным отсутствием обдуманности и театральности в манерах».

____________

23 декабря

В кафе «Новые времена» – вечер, посвященный Иосифу Бродскому. Ерофеев мрачен и небрит. Но оживляется, когда выступает Анатолий Найман (воспоминания, выдержки из книги). Организатор вечера пустил в зал реплику: «Даже самый великий скептик мира смеется». Веничку, как знаменитость, много фотографировали.

Вечером приезд на Флотскую Тихонова. Во весь голос (чтобы Галя слышала) уговаривает нас с Веней переехать к нему работать сторожами в деревянный дом, печка, сад, лес, оклад под 200 руб. и т. д., и т. д. Галя из соседней комнаты, конечно, все слышала, и с этого момента наши отношения сильно охладились.

____________

24 (?) декабря