Известен такой эпизод: по субботам Сталин ходил в баню, построенную на территории дачи. Эта процедура занимала около часа, но однажды он не вышел в отрезок этого времени — через 20 минут охрана доложила заместителю начальника Главного управления охраны МГБ полковнику Н.П. Новику. Тот позвонил Игнатьеву, и еще через 26 минут телохранитель и полковник Новик «бежали с фомкой» к бане, чтобы взломать дверь. Правда, тут она открылась, и на пороге появился слегка заспанный Сталин.
Но продолжим рассматривать «наивности» Лозгачева: «Ну что ж, говорю, я пойду… Обычно входим мы к нему совсем не крадучись, иногда даже дверью специально громко хлопнешь, чтобы он слышал, что ты идешь… Ну, я открыл дверь, иду громко по коридору, а комната, где мы документы кладем, она как раз перед малой столовой, ну, я вошел в эту комнату и гляжу в раскрытую дверь в
Я подбежал и спросил: «Товарищ Сталин, что с вами?» Он, правда, обмочился в это время и левой рукой что-то поправить хочет, а я ему: «Может,
На полу лежали карманные часы и газета «Правда». На часах, когда, я их поднял, полседьмого было,
Так примитивно, этим упоминанием о валявшихся на полу часах Лозгачев хочет зафиксировать точное время. Хотя часы (если они были) могли остановиться и не от удара, а по окончании механического суточного завода. Правда, для смещенного ночного режима работы Сталина завод часов около 7 часов не типичен — обычно он в это время спал. Очевидно и то, что показание на циферблате «6 час. 30 мин.» совершенно не означает вечер, а точно так же время
И напомним, что Хрущев указывал: участники совещания ушли от Сталина между 5 и 6 часами утра 1 марта. Именно после этого якобы поступила абсурдная команда охране — «спать». Конечно, по глупости необычный «приказ спать» охрана могла воспринять как приятный сюрприз, но по любому уставу караульной службы — сон часового на посту является воинским преступлением и карается наказанием, в зависимости от тяжести связанных с ним последствий, вплоть до расстрела.
Лозгачев это прекрасно знал и, по-видимому, иносказательно хотел сообщить, что охрану «загипнотизировал» чей-то категорический приказ: не заходить в помещения. Поэтому его слова не следует воспринимать буквально.
Но если Сталин потерял сознание вскоре после ухода посетителей, то к моменту его обнаружения в таком состоянии он лежал без помощи уже 17 часов. Вместе с тем больной контролировал себя. Полупарализованный, обездвиженный и утомленный, собрав волю, он ждал помощи и, только когда она появилась, расслабил волю. Теперь он мог положиться на свою охрану.
Но Лозгачев проговорился. Оказывается, охрана могла вызвать врача самостоятельно, без консультаций с вышестоящими начальниками. Впрочем, было бы абсурдом, если бы такой возможности не было. Пусть читатель простит за откровенные нелепости: а если бы кто-то из охранников «ломом» подавился? Что тогда делал бы комендант дачи? А если бой?…
Но охрана не сделала этого естественного и единственно здравого шага. Вместо этого она стала связываться с «начальством». «Пока я у него спрашивал, — рассказывает Лозгачев, — ну, наверное, минуты две-три, вдруг он тихо захрапел… слышу такой легкий храп, будто спит человек. По домофону поднял трубку, дрожу, пот прошибает, звоню Старостину: «Быстро ко мне в дом».
Пришел Старостин, тоже оторопел. Хозяин-то
Старостин стал звонить в КГБ (Лозгачев путает название МГБ. —