Последние из Валуа

У двери, прямо напротив огромной кровати, стояли объединенные в группы, пучки, снопы алебарды, луки, колчаны, стрелы, удочки, удилища, окованные железом палки, все основное наступательное и оборонительное оружие той эпохи, и все оно было затянуто паутиной.

Куда бы вы ни ступили, отойдя от этой низкой и узкой двери, везде, вплоть до середины комнаты, вы натыкались на набитые опилками ящики… В ящиках этих хранилась кольчуга; опилки же предохраняли ее от ржавчины».

Такой – за небольшими опущениями – была спальня барона дез Адре, всецело соответствовавшая жилищу сеньора-феодала в укрепленном замке пятнадцатого – начала шестнадцатого века.

И, раз уж мы в ней оказались, описав логово, дадим и портрет зверя.

Зверя ужасного, который мог бы быть львом, не обладай он инстинктами тигра, – барона дез Адре, палача-протестанта, ставшего затем и палачом-католиком, чье имя и сейчас, спустя почти триста лет, крестьяне Дофине произносят с содроганием.

Франсуа де Бомону, барону дез Адре, камер-юнкеру королевского двора, полковнику легионеров Дофине, Прованса, Лиона, Лангедока и Оверни, избранному главнокомандующим войска, собранного для служения Господу, ради свободы короля и королевы-матери и поддержания их государства – такими были его титулы, – так вот, Франсуа де Бомону, барону дез Адре было в то время, о котором мы рассказываем, шестьдесят лет, но выглядел он десятью годами моложе.

«Гигантского роста, – говорит о нем Гозлан, – он был очень силен и имел длинное, худое, смуглое лицо, черные, как смоль, шелковистые волосы, ниспадающие на широкий лоб, орлиный нос, черные же, глубоко посаженные и в высшей степени злые глаза; нижняя его губа была оттопырена, что придавало ему вид кровожадного зверя».

В ожидании сына и капитана стражи, он сел в глубокое, мягкое кресло и начал ласкать двух огромных бассетов, Вулкана и Меркурия, заменявших ему ночных телохранителей, так как они постоянно спали возле его кровати.

Они в эту минуту заворчали; дверь отворилась, и вошли Людовик Ла Фретт и капитан Ла Кош.

У дез Адре, к слову, было два сына и две дочери от его брака с Елизаветой де Монтаньяк, умершей за восемь лет до начала нашей истории…

Он сам нам расскажет, кем стали его старший сын, Рэймон де Бомон, и Екатерина и Жанна, его дочери; мы же обмолвимся парой слов о Людовике Ла Фретте, названном так – согласно обычаю того времени – для того чтобы отличать его от старшего брата, который один лишь был вправе носить отцовское имя.

Так вот, Людовик, которому было двадцать пять лет, ничуть не походил на отца – ни нравственно, ни физически; он был совершенный блондин и имел весьма мягкий, добрый характер, что однако не исключало в нем храбрости, – это он доказал в нескольких сражениях, в частности, в битве при Монконтуре.

Капитан Ла Кош – наперсник, друг и правая рука барона – был маленький, коренастый человечек с шарообразной головой, красным лицом, маленькими заплывшими жиром глазками, толстыми сладострастными губами, живой и веселый, несмотря на свои пожилые лета.

В особенности примечателен был его толстый нос, издававший нечто похожее на трубные звуки во время сморканья, а Ла Кош всегда сморкался в важных случаях.

Пожелав барону доброго утра, молодой Ла Фретт и капитан присели на стоявшие напротив него табуреты.

– Ну, господа, – начал кастелян, сразу перейдя к делу, – весело ли вам было здесь в течение тех четырнадцати месяцев, которые мы провели в полном бездействии, словно статуи в нишах?

Ла Фретт промолчал, но Ла Кош, качая своей круглой головой справа налево и слева направо, проговорил:

– Раз уж вы спрашиваете, барон, то отвечу по чести. Нет, мне не весело в вашем замке, хотя здесь можно хорошо поесть, попить и поспать, – а я всегда любил хорошо поесть, попить и поспать. Но человеку, в чьих жилах еще течет кровь, требуется нечто большее, чем сон, хорошие кушанья и вино. Я здесь ржавею, барон! Быть может, вы хотите избавить меня от ржавчины? В таком случае восклицаю от души: виват! Я готов! Когда отправляемся?

Барон прослушал речь капитана с веселым, довольным видом.

– Ну, а вы что скажете, Ла Фретт? – обратился он к сыну. – Согласны ли вы с мнением нашего славного капитана, жаждущего выйти из оцепенения.

– Что ж… Это зависит от обстоятельств, отец.

– Как это – зависит от обстоятельств?

– Этим я хочу сказать, что если ваше предложенное вами дело придется мне по вкусу, я соглашусь принять в нем участие, в противном же случае – увольте.

Дез Адре мрачно сдвинул брови; Ла Кош пожал плечами.

Ла Фретт оставался спокойным.

– Вот как! – произнес наконец барон после долгой паузы, во время которой взгляд его ни на секунду не сходил с бесстрастного лица молодого человека. – Так вы, сударь, не согласны принять участие в деле, которое не соответствует вашим наклонностям? Нельзя ли узнать, что же им соответствует?

– Ранее я уже имел честь сообщать вам это, отец, но готов и повторить: мой брат Рэймон, состоящий в услужении герцогу Алансонскому, дал мне знать, что, если я того пожелаю, то тоже смогу получить место в доме принца. Я хотел бы присоединиться к брату в Париже, отец.