Последние Каролинги - 2

Авель повел глазами и увидел, что Феликс стоит по другую сторону от дверного проема. Выходит, Альберик остался с Эдом один на один. Приор с тревогой смотрел на Феликса, ожидая, что скажет нотарий. Однако тот молчал. Возможно, он не в силах был что-либо произнести. Даже в сумраке видно было, что он страшно бледен, и лицо у него дергалось, как всегда, когда он волновался. Дрожала и рука, измазанная чернилами, в которой он сжимал какие-то свитки. Не дождавшись ничего от Феликса, Авель напряг слух, пытаясь понять, что говорит Эд. И снова безуспешно. Голос Эда звучал слишком глухо и тихо. Потом настала тишина, нарушаемая лишь треском поленьев в жаровнях. Затем Альберик медленно, с трудом – точно это он был болен, сказал:

– Хорошо. Я это сделаю. Но так хочешь ты, не я.

На сей раз Авелю удалось разобрать, что произнес Эд. Всего одно слово.

– Поклянись.

– Клянусь. – Короткое молчание. – Клянусь своим мечом.

Хриплое, тяжелое, вымученное:

– Жизнью детей поклянись!

– Клянусь жизнью своих детей, что исполню твой приказ.

снова тишина. Звук шагов. Голос Эда.

– Нет. Не подходи. Твоя жизнь тебе еще нужна.

Альберик вышел из опочивальни. В руке он сжимал свиток наподобие того, что был у Феликса. Лицо же у него при этом было такое, что Авель не рискнул его ни о чем спрашивать. Альберик молча прошел мимо старого друга и стал спускаться вниз. По лестнице навстречу ему уже поднимался граф Вьеннский.

Нанусу и Крокодавлу не повезло вдвойне. Во-первых, патруль стражи вовсе не выслеживал Ксавье, а по чистой случайности оказался подле Гнилой Хибары во время завязавшейся заварухи. А во-вторых, после той заварухи они, хоть и были оба ранены, а у Нануса вдобавок и повреждена спина, они остались живы. И теперь им предстояло вдоволь вкусить от графских застенков. Для начала их подвергли бичеванию. А потом пришла очередь дыбы.

На вторые сутки на допрос убийц своего оруженосца явился сам граф Парижский. Он спустился по склизкой крутой лестнице, как раз когда Крокодавла снимали с дыбы. Бросив на него косой взгляд, граф брезгливо поморщился. Пытаемого, разумеется, раздели, а Крокодавл и полностью одетый никогда не являл собою привлекательного зрелища. Урода бросили на скамью, и подручный палача плеснул на него ведро воды. Ледяные струи смыли с лица гистриона кровь и грязь. Он приоткрыл глаза и хватанул ртом воздух.

– Где-то я видел эту рожу… – задумчиво сказал граф. Затем бросил одному из сопровождающих его воинов:

– А ну-ка, посвети!

Тот сунул факел к лицу Крокодавла, едва не опалив ему редкие, грязно-седые космы.

– Точно, видел, – Роберт прикусил губу. Что-то у него было связано в памяти с подобным уродом… маленькая голова, огромное брюхо… то ли говорили, то ли сам встречал… – Сатана! – Роберт хлопнул себя по лбу. – Правильно, Сатана! Ты изображал Сатану на представлении в Лаоне, когда Эд получал парижский лен! Вот уж правда – двенадцать лет прошло, а такого урода не позабудешь! И… – он снова задумался, – мои люди доносили, что похожий на него – а может, и этот самый появлялся во дворце уже при Эде… и при нем отирался еще один… и этих ведь тоже двое…

Он умолк, размышляя. Уже дважды на протяжении его речи урод связался с именем Эда. Оба урода… Шпионы? Ну и что ж здесь такого диковинного, дело обычное, Роберт сам держал шпионов в Лаоне, и не было бы ничего удивительного, если б Эд подослал своих людей понаблюдать за событиями в Париже… Но шпионы не должны разоблачать себя. А эти, убив Ксавье, по сути дела, так и сделали. К этому все и сводится. Зачем они убили Ксавье? Что они пронюхали? Что ж, это можно узнать.

Он склонился над лежащим.

– Ты убил Ксавье?

Крокодавл ответил не сразу, глядя на воздвигшееся перед ним лицо, оскорбительно красивое для сырой, чадной, воняющей кровью, паленым мясом и блевотиной камеры – с тонкими, но мужественными чертами, голубые глаза под сенью длинных ресниц в полумраке кажутся черными. Наконец он разлепил ссохшиеся губы:

– Да.

Отпираться было бесполезно. Наверняка уже кто-нибудь из бродяг и воров, которых похватали близ Гнилой Хибары, наплел все, что нужно для смертного приговора, и сверх того.

– Зачем ты его убил?

– Мы были пьяны… подрались… он на меня с мечом… я защищался…

– Врешь, урод! Ты – шпион Эда?

Крокодавл не ответил.

– Наверняка шпион. Для чего ты убил Ксавье? Что он тебе сказал?

– Не помню… пьяный был.

– Ври умнее. Ты что-то у него выведывал. Ведь ты шпион.

Молчание.

– Значит, не шпион? Может, ты и в Лаоне не был никогда? И Сатану не представлял?

– Представлял…

– Слушай меня, урод. – Роберт понизил голос. – Не прикидывайся глупее, чем ты есть. Тебе ведомо, что все равно тебе казни за убийство не избежать. Но если ты скажешь, что ты узнал такого, с чего кинулся его резать, я оставлю тебе жизнь.