Последние Каролинги - 2

– Вот именно. А потому вам, как признанному вассалу оного Ги, открыты все пути, которые никогда не откроются для меня.

«Он хочет сделать меня своим орудием, – думал Роберт, – и готов ради этого на великие посулы. Но я сильнее. Ибо он не знает, что у меня есть собственные побуждения… а посулы – они могут стать истиной. И еще он прав – для меня, в отличие от него, путь свободен.»

Он принял ковчежец из рук Фулька.

– Вы назовете мне имена своих людей в Лаоне, ваше преосвященство? – спросил он.

– Нет, – Фульк был совершенно спокоен. – Они не принадлежат к тем кругам, в которых вращается ваша светлость… и, к тому же, я не спрашиваю вас о ваших людях! Чем меньше мы будет знать лишнего друг о друге, тем лучше.

Роберту оставалось гадать, кто здесь кого переиграл.

– Во всяком случае, – жестко сказал он, – я должен помнить, что речь идет о моей невестке и моем племяннике.

– Это то, о чем вы обязаны забыть! – Глаза Фулька снова расширились. – Ибо сказано – ведьмы в живых не оставляй! А если вас смущают незначащие земные узы, то помните, что я, волею Всевышнего, обладаю властью освобождать и разрешать от греха. И я, заметьте, ни к чему вас не принуждаю. Я предоставляю вас свободу выбора. Я высказал вам свои соображения, а решать вас придется самому. Но да свершится по слову апостола Павла: «Ибо если даже ангел с неба стал благовестовать вам не то, что мы благовестовали вам – да будет анафема!»

– Посмотри, как чудесно исполнена эта книга, – говорил Фортунат. – Монах, доставивший мне Псалтирь, рассказывал, что список был изготовлен в Туре и предназначался для Карла Лысого, но по каким-то причинам книга не дошла до заказчика. Мы не будем гадать, что это за причины, – ибо они всегда одни и те же – иноплеменные нашествия, народные волнения, отсутствие денег в казне – но полюбуемся лучше на самое книгу. Раскрой ее, дитя мое. Более трех десятилетий прошло, а она словно только что доставлена из скриптория. Как живы и ярки краски, как четок и в то же время легок почерк переписчика… не пробуждает ли он в тебе некую соревновательную ревность при сравнении с теми книгами, которые ты переписывала для… я забыл, как звали ту даму-заказчицу…

– Не имеет значения. Нет, не пробуждает. Эти времена давно прошли… и, кроме того, и тогда я не претендовала на дар миниатюриста.

– Да… – Фортунат, сидевший в кресле у окна, перелистал плотные страницы книги. Жестокие битвы и торжественные процессии, величественные храмы и диковинные животные, рожденные легкой кистью рисовальщика, буквально теснили текст. Рука его задержалась на заглавной миниатюре, изображавшей самого Псалмопевца в виде юного пастуха, играющего на арфе, сидя на лугу в окружении стада овец. Из расположенных неподалеку зарослей выглядывал лев, хищно выбирая себе жертву среди мирного стада и не чая того, что у ног пастыря в готовности лежит смертоносная праща, способная мгновенно поразить алчного зверя. – И все вместе, – словно бы объясняя урок, произнес Фортунат, – служит не только пояснением к истории юного Давида, но и может быть превосходной аллегорией всей нашей жизни. Однако! – он многозначительно поднял палец. – Глядя на изобилие этих миниатюр, мне невольно вспоминаются слова учителя моего Рабана Мавра: «Изображение радует лишь одно мгновение, обращается лишь к одному чувству и не является достойным веры, ибо искажает истинный смысл вещей. Только написанное может служить путеводной нитью». Что, скажешь, заболтался старик?

– А на самом деле ты тонко подводишь меня к мысли о важности твоей Хроники, которая может послужить для потомков единственной путеводной нитью в смуте нынешних времен?

Они засмеялись. Как и прежде, они превосходно понимали друг друга. Теперь, после возвращения в Компендий, Фортунат почти не покидал своих покоев, целыми днями просиживая в кресле. Поддерживал все тот же присланный Авелем послушник Эммерам. Азарика навещала каноника по возможности часто. Ее недаром учили врачеванию, и, хоть когда-то она и заверяла Фортуната, что тот переживет ее, не могла не видеть – старый друг тихо угасает. Впрочем, пока он держался бодро и разумом был ясен. В дверь постучали, и, в ответ на разрешение Азарики войти, на пороге, пригнувшись, появился Гонвальд – один из оруженосцев Альбоина. Значит, опять какое-то срочное дело.

– Ваше величество! Стража докладывает, что с малой свитой прибыл граф Парижский.

Азарика опустила голову, дабы Гонвальд не увидел растерянности в ее взгляде. Но Фортунат ее увидел и тихо произнес:

– Тебе придется его принять.

– Да. – Она снова выпрямилась. – А ты?

– А я, прости меня, останусь на своем месте. Может, пришла пора для меня перечитать эту святую книгу. Недаром же меня всю жизнь называли еретиком. Хотя я только следовал словам апостола Павла: «Где дух Господень – там свобода».

– Но я, к сожалению, не свободна в своих поступках.

Сопровождаемая благословляющим жестом Фортуната, она вместе с Гонвальдом вышла в коридор. Там же обреталась Ригунта, видимо, ожидая распоряжений королевы.