Последние хозяева Кремля

Делается все, чтобы остались тайной цифры американских поставок, без которых, особенно в первые самые критические месяцы войны, Красной Армии вряд ли удалось бы выстоять. В Советский Союз только из Соединенных Штатов, не говоря о Канаде, Великобритании и других союзных странах, было отправлено: 14018 самолетов, 409526 грузовиков и джипов, 13303 танков и самоходных орудий, 35170 мотоциклов, 135633 пулеметов, 36871 полевых радиостанций, 659051 тонн муки, 272009 тонн консервов свиной тушенки, 77352 тонн сухого молока, 121144 тонны яичного порошка. И это далеко не все. Было поставлено много различных материалов, оборудования, боеприпасов, металлов, одежды и обуви. Позднее Хрущев признавал:

„Вся наша артиллерия была на американской тяге. Я помню уже потом, говорил уже после смерти Сталина, я говорю, давайте мы, я говорю, сейчас все машины, которые мы, значит, производим, давайте мы дадим военным, потому уже просто неприлично смотреть: парад идет, а тягачи — американские студебеккеры, значит, используются на Красной площади...

... Вот это я только хочу сейчас подчеркнуть тем самым, значит, какое количество мы получили этих машин. И представьте, если бы мы этого не получили, как бы мы наступали, как мы двигались от Сталинграда да Берлина, значит? Это я даже себе не представляю, значит”.

Наряду с кампанией против „беспачпортных бродяг” — космополитов продолжались и предыдущие операции по выявлению врагов, в которых комсомольскому работнику надо было принимать активное участие. Хотя самого Жданова уже в живых не было, но начатое им в 1947 году наступление на, как их называли тогда, „низкопоклонствующих” перед западной философией ученых продолжалось. Против преклонения перед иностранщиной была направлена и кампания за употребление русских слов вместо иностранных. Пострадала не только французская булка, переименованная в „городскую”. Дошло даже до того, что галоши предлагали называть мокроступами.

Собравшаяся на юбилейную сессию по случаю 225-летия со дня своего основания Академия наук пошла еще дальше в деле взбивания очередной волны патриотизма. Устами своего президента Сергея Вавилова она провозгласила приоритет России почти во всех областях науки и техники. Оказывалось, что все сколько-нибудь значительные открытия, от самолета и парашюта до трансформатора и электролампочек, были сделаны отечественными учеными. В то же время хитрый кремлевец связывал в сознании обывателя воедино Россию и СССР, выставляя себя опять в роли ревнителя русского патриотизма.

Его слова на сей счет, вернувшись к себе после очередной встречи в Кремле, записывает в дневнике К. Симонов: „Если взять нашу среднюю интеллигенцию... профессоров, врачей... у них недостаточно воспитано чувство советского патриотизма. У них неоправданное преклонение перед заграничной культурой”. Бранное до войны слово „патриот” вновь поднимается на пьедестал. Теперь оно закрепляет выраженную в военном кличе „В бой за Родину! В бой за Сталина!” не только преданность и любовь к родине, но, прежде всего, к тому, кто олицетворяет родину — Сталину.

Еще слышалось эхо лысенковского разгрома на сессии Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук в июле-августе 1948 г. генетиков, один из которых брат президента Академии наук академик Николай Вавилов погиб в лагерях. Хотя, как признавал сам Лысенко, последователи его учения, отрицающего теорию австрийского ботаника и монаха-августинца Грегора Менделя и американского лауреата Нобелевской премии Томаса Моргана о значении генов и роль наследственности, составляли меньшинство, „благодаря большому интересу, проявленному партией и лично товарищем Сталиным”, им удалось добиться победы, последствия которой нанесли сельскому хозяйству такой же урон, как коллективизация и недавно закончившаяся война.

Это все лично касалось бывшего ставропольского колхозника, которого его партия пыталась убедить, что если следовать предначертаниям сталинского любимца Трофима Лысенко, то вопреки проискам всех этих менделистов-морганистов, чьи уже сами имена свидетельствовали об их инородности, удастся выращивать невиданные урожаи.