Последние хозяева кремля. «За кремлевскими кулисами»

На их стороне хоть и нету законов,

Поддержка и энтузиазм миллионов.

Евреев изгоняют с работы, избивают на улицах, отказывают в приеме в учебные заведения.

Угрожающие звонки раздаются по телефону. Приходят подметные письма с обещанием скорой расправы. Не такие ли письма получали чехословацкие интеллигенты в дни ’’Пражской весны”? Из рассказа заместителя отдела дезинформации чехословацкого КГБ Л. Битмана мы уже знаем, как изготовлялись эти письма. То, что было испытано Андроповым в Чехословакии, теперь повторяется в Советском Союзе.

Решение Брежнева разрешить эмиграцию Андропов считал с самого начала ошибкой. Он делал все, чтобы помешать ей. Брежнев, чей антисемитизм прорвался даже во время встречи с чехословацким руководством, когда он несоглашающемуся капитулировать Франтишеку Кригелю кричал: ”Жид пархатый!”, разрешил эмиграцию только потому, что надеялся, что. это приведет к улучшению отношений с США. Обменять евреев на американскую технику и кредиты — это ему представлялось весьма выгодной сделкой.

Даже если бы эта брежневская сделка сулила какие-то выгоды,

Андропов, как и все остальные, заседавшие в Политбюро, принимал в расчет не это.

Бывший долгое время одним из руководителей американской разведки Ричард Андерсон писал:

’’Складывается впечатление, что в процессе принятия решений выгоды той или иной политической линии для Политбюро в целом имеет меньшее значение по сравнению с ее положительными или отрицательными сторонами для его отдельных членов. Более того, эти отдельные члены склонны формировать свое отношение к главным политическим вопросам на основе личных расчетов!”

Андропов понимал, что эмиграция подрывает престиж империи, но он бы не был Андроповым, если бы даже то, что считал невыгодным не использовал в своих целях.

Когда весной 1977 года агенты КГБ прямо на улице арестовали А. Щаранского, мало кто предполагал, что обвинение и приговор будут столь суровыми.

Прошло меньше двух лет с момента подписания соглашения в Хельсинки, обязывающего Советский Союз соблюдать права человека. Андропов смотрел по телевидению, как генсек выводил подпись под этим соглашением, а в голове у него зрел другой план.

Вернувшийся из магаданской ссылки А. Амальрик как-то встретился с низкорослым, но крепким парнем, несмотря на молодость уже изрядно полысевшим.

Протянули друг другу руки.

— Толя, — назвал себя парень.

— Он преподает английский, — подошел к ним Юрий Орлов.—Я у него в группе. Присоединяйся.

Так Амальрик стал одним из учеников Анатолия Щаранского.

Инженер-электронщик, изгнанный с работы за желание уехать в Израиль, теперь давал уроки языка, который выучил самостоятельно.

На одном из уроков Щаранский сказал:

— Есть идея... создать группу или комитет, который бы способствовал выполнению Хельсинкских соглашений. А затем обратиться к общественному мнению стран, подписавших соглашение...

Идея была своевременной. Ее осуществление давало возможность оказывать давление на советское правительство, привлекая внимание международной общественности к тому, как Советский Союз выполняет условия знаменитой ’’третьей корзины”, в которой говорилось о правах человека.

Когда в ведомстве Андропова стал известен состав Московской Хельсинкской группы, там сразу поняли, что происходит объединение

еврейского и правозащитного движения. Это надо было пресечь немедленно.

В январе арестовывают Гинзбурга, в феврале — Орлова, в марте — Щаранского.

Президент Картер выступает с протестом. Андропов на это не обращает внимания. Он готовит процесс, который одним махом должен положить конец и еврейской борьбе за эмиграцию, и борьбе диссидентов за права человека.

Через 25 лет он повторяет то, что не успел сделать Сталин. Он вновь возвращается к тем дням, когда, проводя ночи напролет в ЦК, готовил по указанию вождя новую волну террора.

Тогда вмешалась история, диктатора разбил удар и унесла смерть. Теперь Андропов был уверен, что ничто не помешает ему довершить незавершенное. По его личному указанию проводят обыски во многих домах Москвы. „Известия” публикуют сообщения о якобы найденном у Щаранского шпионском снаряжении. Все готово к грандиозному показательному процессу, за которым должны последовать такие же в Киеве, Новосибирске, Одессе и Минске.

Все вроде бы предусмотрел Андропов, а вышла осечка. Показательного процесса не получилось. Желание сохранить климат разрядки взяло в Политбюро верх над планом Андропова. Ему приходится отступить и опять ждать. Он может только притормозить, но он пока не в силах остановить тот исход, который позволил почти 260 тысячам советских евреев получить неожиданный и нежданный подарок — СВОБОДУ.

Передавая настроения человека, освобожденного из заключения, А. Синявский писал: „Выйдя из тюрьмы, как будто посмертно являешься на этот свет”. Эти слова теперь могли бы повторить все те, кто вырвался на волю из огромной — величиной в одну шестую суши — тюрьмы. Вдогонку им неслись улюлюкания и проклятия тех, кто, как и в начале 50-х годов в разгар дела врачей вспомнил о геббельсовском вопле „Евреи — посланцы врагов среди нас!”.