Последние хозяева кремля. «За кремлевскими кулисами»

Булат Окуджава пришел ко мне в студию Московского радио на улице Качалова со своей только что вышедшей книгой стихов. Было это в 1968 году, через 15 лет после смерти Сталина. И мы вспоминали ту весну, тот март. И я понял, почему поэт дал своей книжке такое название — „Март великодушный”. Действительно, ведь в тот год природа наконец-то смилостивилась над страной и проявила великодушие. Тирана не стало. Начиналась эра Хрущева, пора ожиданий, когда рванулся на просторы страны свежий ветер. Я до сих пор помню его — такой возбуждающий, волнующий, теребящий волосы, куда-то зовущий, такой пьянящий ветер надежд. Словно промытые дождем, открылись дали. И воздух был таким, какой бывает, когда после долгой зимы начинают таять снега и слышится похрустывание взламываемого нетерпеливой водой льда. Близилось, совсем рядом где-то было половодье. И наконец наступила оттепель! Какой необычной была она в том году! С ландышами и фиалками пришла новость об амнистии. Открылись ворота лагерей для тех, кто навсегда оставил все мысли о свободе. Как подснежники, через снежную толщу пробивались к свету новые книги, стихи, песни, мысли. Люди готовы были забыть обо всем, что было в прошлом, которое виделось теперь, как кошмарный сон. Хотелось радостного, освежающего утра... В общем, как писал поэт: „Зачем отчаиваться, мой дорогой? Март намечается великодушный”.

Горбачев тоже пришел к власти в марте. Опять заговорили об оттепели. „Литературная газета” печатает очерк Федора Бурлацкого, построенный на диалоге двух партийных работников: старого и нового типа. Но ведь точно о таком же столкновении партийных работников рассказывал в своих знаменитых записках „Секретаря райкома” Овечкин за три десятилетия до того. Тогда же писал о косности советского общества, требовал отказа от лакировки действительности в своем романе „Не хлебом единым” Дудинцев. А спустя три десятилетия о тех же самых проблемах пишет автора „Печального детектива” Виктор Астафьев. Если читать эти два произведения подряд, то создается впечатление, что ничего не изменилось. И „Печальный детектив” сегодня такая же популярная книга, какой была когда-то книга Дудинцева. Обо всем этом просто забыли. Как забыли и о том, что несмотря на все разговоры все еще находились в лагерях Анатолий Щаранский, поэтесса Ирина Ра-тушинская, Александр Огородников и многие другие. Оставался в психиатрической больнице врач Карягин, по-прежнему отбывал сибирскую ссылку физик Орлов. Вынужден был опять объявить голодовку, добиваясь разрешения на выезд своей жены на лечение за границу находившийся в ссылке академик Сахаров.

Никакого значительного улучшения в области прав человека не наблюдалось. Прошедший в Москве фестиваль молодежи был отрезан от советских граждан плотным милицейским кордоном. Охранников было в несколько раз больше, чем посетителей. Словно памятуя о фестивале 1957 года, приоткрывшем окно в мир, сейчас стремились законопатить все щели. Но тем не менее, разговоры о новой оттепели не утихали. В 1985 году о ней говорили так, будто не было 54-го года.

Тогда мартовское половодье, проломив лед молчания, привело к XX съезду. И он стал вершиной хрущевской поры. Горбачев тоже готовился к съезду. Он должен был состояться как раз через 30 лет после двадцатого. О том, какой на сей раз будет новая линия, читателям давала представление опубликованная в одном из сентябрьских номеров „Правды” небольшая поэма вовремя угадывающего направление политических ветров Е. Евтушенко. Поддержав экономическую политику генсека, поэт отпускал все грехи партии и провозглашал виновной в них не ее, а бюрократию.

К какому выводу могли прийти читатели в феврале 86-го года, когда за три дня до открытия ХХУП съезда увидели в „Правде” и „Известиях” хвалебные статьи, отмечающие 90-летие Жданова, чья роль душителя каждого свободного движения в искусстве и литературе хорошо известна? Следует ли надеяться на оттепель или страну ожидают ждановские заморозки?

А за две недели до съезда, отвечая на вопросы газеты французской компартии „Юманите”, Горбачев полностью отбрасывает какие-либо разговоры о сталинизме! „Сталинизм, — говорит он без тени смущения, — понятие, придуманное противниками коммунизма, чтобы очернить Советский Союз и социализм в целом”. Будто есть что-либо еще большее, чем преступления Сталина или вся история партии — сплошной сталинизм, и потому называть какой-нибудь один период этим именем ни к чему, или всего того, о чем говорилось на XX съезде, просто не было!

В том же сентябре, когда появилась поэма Евтушенко, Горбачев назначает заведующим пропаганды А. Яковлева. В семидесятые годы Яковлев, известный как специалист по Америке, занимал пост заместителя заведующего этим отделом, но после того как в „Литературной газете” была напечатана его статья, содержавшая замаскированную критику попыток возрождения сталинизма и русофильских тенденций, по указанию Суслова он был смещен и отправлен послом в Канаду, где с ним близко познакомился совершавший поездку по этой стране Горбачев.