Параллельно с перемещениями на верхах происходила замена старых кадров новыми и в других звеньях партийного аппарата. Конечно, не всех „новых” следовало считать сторонниками Горбачева. Во-первых, вначале о его планах было известно лишь его ближайшему окружению, и следовательно, только те, кто входил в него, могли рассматриваться как надежные его сторонники. А, во-вторых, откуда же в партии, приведшей страну к кризису, взяться такому количеству нужных Горбачеву людей, желающих и способных теперь вывести страну из кризиса? Все эти перестановки ставили своей целью укрепление позиций генсека.
Этому служил и приезд Рейгана, и не случайно он был приурочен почти к самому началу конференции, чтобы у советских людей не успело изгладиться впечатление от вида Горбачева рядом с популярным американским президентом. Но замены одних винтиков партийной машины другими были, говоря военным языком, и разведывательными боями, в которых стороны прощупывали друг друга. И хотя противники Горбачева и понесли в них существенные потери, поражения они не потерпели. Решающее отражение было неизбежно. Таковым по замыслу генсека должна была стать XIX партийная конференция.
Почти через полвека партия решила обратиться к полузабытой форме обсуждения наболевших проблем, которые, хотя и представлялись как новые, были повторением старых. Теми же вопросами занимались и делегаты предыдущей партконференции, проходившей 15—20 февраля 1940 года. Теперь уже забылось, что за год до того на ХУШ съезде между претендентами на сталинское наследие произошла очередная схватка, конечно, не открытая, но от этого не менее острая.
На сей раз между Маленковым и Кагановичем. Каганович терпит поражение и теряет место в секретариате. Происходит реорганизация аппарата ЦК и промышленные отделы секретариата ликвидируются. По мнению Маленкова это должно было способствовать развитию инициативы и ответственности руководителей предприятий, полностью лишившихся инициативы и боявшихся принять на себя какую-либо ответственность из-за царившего в стране террора. Развязавшие его теперь пожинали плоды того, что было естественным результатом террора. Всеми овладел страх, который будет напоминать о себе и во времена Горбачева.
Не получая привычных партийных команд, руководители предприятий боялись принять какие-либо решения. А уже вовсю шла вторая мировая война, уже был подписан договор о разделении сфер влияния между германским и советским диктаторами, пели песню ’’Если завтра война” и развешенные всюду плакаты грозили „На удар врага ответить тройным сокрушительным ударом”. К войне явно готовились, но промышленность стала работать хуже. Следовало сделать выбор: править ли и дальше террористическими методами, подстегивая развитие экономики кнутом, или же допустить инициативу и пойти на ослабление партийного и прочего контроля. Партия выбрала кнут. ХУШ партконференция вновь восстанавливает централизованный партийный контроль.
В июне 1988 года ответить на удар врага „тройным сокрушительным ударом” уже не грозились, и расплодившиеся, как грибы после дождя, популярные ансамбли слагали баллады о поражении в афганской войне, но проблемы, с которыми Горбачеву пришлось иметь дело, были все теми же, доставшимися ему в наследство от той, последней сталинской конференции.
Доклад, которым он открыл конференцию, был весьма поучителен, как образец сочетания привычных формулировок с новыми, как признание поражения, и в то же время упрямой убежденности в правильности избранного в октябре 1917 года пути. Он утверждал, что удалось „установить сползание к кризису” и абзацем ниже уверял, что „новое прочтение получают идеи К. Маркса и В. И. Ленина, которые до недавнего времени либо воспринимались односторонне, либо замалчивались”. Из чего следовало сделать вывод, что сползание к кризису не закономерность в развитии вступившей на путь кризиса с первых дней своего существования советской системы, а результат неверной трактовки замалчивавшихся идей классиков, короче говоря, искривлением их учения, которое теперь надо очистить от этих самых проклятых искривлений.
Приехавший в первые годы после захвата власти большевиками в Москву американский журналист Стеффене утверждал, что увидел будущее, и оно работает. Теперь жившие в этом будущем видел и,что оно не только не работает, но что у них нет и будущего, что все затеянное в тот хмурый октябрьский день 1917 года, когда ленинская партия подобрала валявшуюся на улице власть, оказалось выдуманным миром неосуществимых фантазий, в который, как в дремучий лес русских сказок, оказалась заведена огромная страна. Станет ли Горбачев тем чудо-богатырем, который, побив злобного Кащея, сумеет вырвать из его когтей спящую красавицу — Россию и вывести ее из дремучего леса?