Последние обряды (ЛП)

  Стоя там, на задней ступеньке, он поймал себя на мысли о Линн Келлог, о печали, медленном предвкушении горя, витающих в ее глазах. Он помнил уход своего отца, долгий и медленный, густо-сладкий запах умирания, наполнявший комнату. Кожа как посеревшая бумага, ногти как рог. Слова священника. Таинство. Молитвы его матери. Остальные члены семьи его отца были евреями, практикующими, набожными. Он никогда не понимал должным образом обстоятельства, которые привели его отца к католическому воспитанию, череде перемен дома, в основном безликих дядей и неприступных тетушек.

  Вернувшись в дом, он подумал о том, чтобы позвонить Ханне. К тому времени, когда он налил себе вторую чашку кофе, он передумал; если бы она хотела поговорить с ним о визите к матери, она бы позвонила.

  В задней части холодильника притаился неровный ломтик перцовой салями, и он сложил его вокруг куска спелого голубого стилтона, окунув их в банку с майонезом, прежде чем положить в рот и запить яблочным соком из коробка, срок годности которой давно истек. Он ходил на работу пешком: упражнения пошли ему на пользу.

  Линн была в комнате уголовного розыска, когда Резник прибыл, и его первым порывом было то, что что-то случилось дома в Норфолке, но она стояла и довольно легко болтала с Кевином Нейлором, даже смеясь, и он понял, что это, вероятно, как-то связано с продолжающимся расследованием. — Проверяю несколько зацепок на Финни, — сказала она. «Эти связи с Кэссиди. Я подумал, что могу зайти к Кэссиди, подойти к нему боком, посмотреть, смогу ли я что-нибудь вытянуть из него. Она одарила его быстрой улыбкой. — Я думал, ты должен знать.

  "Да, спасибо."

  — Анил, он сам связался с Финни. Скорее всего, подчиняться вам напрямую.

  «После Сиддонса».

  Линн ухмыльнулась. "Конечно."

  — Есть новости о твоем отце? — спросил Резник.

  Линн покачала головой. "Не на самом деле нет."

  "Хорошо. Вы дадите мне знать? Если что-нибудь …"

  "Да. Да, конечно." И она была на своем пути, через дверь.

  Сворачивая на площадку, Шина изо всех сил пыталась затаить дыхание от обычной вони затхлой мочи и рвоты, а то и похуже. Хотя на улице не было даже ветерка, ветер пронесся вдоль восьмого этажа, и она расстегнула молнию своей кожаной куртки до воротника, обходя листы старой газеты и разбитые полистироловые контейнеры для еды. спешит мимо трех заколоченных квартир, еще одна с выбитой дверью и висит на единственной петле, свежие граффити вверх и вниз по коридору. Когда она, наконец, добралась до Дайан, верхняя половина двери была укреплена оргалитом, лист которого также был прибит к стене рядом. Позапрошлый раз это место было ограблено, не имея возможности пробить настоящую дверь, кто бы это ни был, он просто пробил дыру в стене и пролез внутрь. Хотя, как сказала Диана, какого хрена, по их мнению, осталось украсть после того, как они уже пять раз обыскивали ее в эту сторону Рождества, хрен его знает.

  Шина стучала и кричала, и через целую вечность Дайан с затуманенными глазами открыла дверь, чтобы впустить ее.

  — Какого черта ты выглядишь? — сказала Шина.

  — И тебя тоже.

  Шина последовала за ней в гостиную, единственная лампочка горела на потолке, старые простыни были прибиты к окну. Обухи и пивные банки валялись на испачканном ковре; стопки старых журналов и бесплатных газет валялись по углам. Помимо провисшего двухместного дивана, единственными предметами мебели были зеленый пластиковый ящик из-под молока с подушкой и телевизор, который Диана выменяла у одного из парней, живших этажом выше, который почти наверняка его украл. от старушки этажом ниже.

  Маленький сын Дайаны, Мелвин, неуверенно шатался, его лицо было перемазано джемом, соска торчала изо рта, подгузник свисал низко.

  — Кто там? — спросила Шина, кивая в сторону кухни.

  — Просто Лесли, — сказала Дайан. «Стрельба вверх».

  Шина потянулась за сигаретами, закурила и вышла в другую комнату. Лесли как раз отрывала нагретую ложку от газовой конфорки.

  «Вот, черт возьми, держи это».

  Шина подняла ложку, а Лесли, сосредоточенно сузив глаза, прикусила нижнюю губу и набрала содержимое в шприц. Свободной рукой она задрала юбку и, все еще щурясь, ввела иглу в вену высоко на внутренней стороне ушибленного бедра.

  — О, Господи, — воскликнула она, закрыв глаза. "О Господи. О, да. О, о, Иисус. О, бля! О, сладкий ебать!

  Она вытащила иглу и бросила ее в раковину, тонкая струйка крови стекала по ее ноге.

  Отлично, подумала Шина, теперь с этим покончено, возможно, мы сможем решить, что мы будем делать с этим гребаным пистолетом.

  Это был хаос: кровавый хаос. Кровь стекала по ее юбке и топу, размазывалась по лицу, и Диана была вся в веснушках, комки крови запутались в ее волосах. Джейсон и Валентайн ругаются и стонут.