Последние поэты империи: Очерки литературных судеб

Его личной болезни, болезни алкоголика, наркомана. Болезни общества. Болезни всей страны, всего народа, лишенного Бога. Может, потому и полюбил его народ, что он кричал о той болезни, которой страдали все. Вакуум молчания надо было чем-то заполнить, если не верой, так криком, надрывом.

Это был некий бубен шамана, пляска язычника — в лучшие, самые популярные его времена, и это был недойденный путь до Бога — в последних исповедальных песнях. Его герои, его супермены, спортсмены, альпинисты, смельчаки, уголовники — конечно же, явная дань языческому сознанию. И, конечно же, «оступился и в крик — значит рядом с тобой — чужой, ты его не брани, гони…» — христианскому сознанию такая модель отношений чужда. Права Марина Кудимова, которая писала: «Однако как мог Высоцкий прийти к Богу? Духовная обстановка того времени в качестве пути наименьшего сопротивления предлагала „облегченный“, „протестантский“ вариант…»

«Оговорка из разряда тех, — пишет Кудимова, — на которых Фрейд выстроил свою теорию. С этой точки зрения творчество Высоцкого особенно показательно: что ни песня, то борьба за неприкосновенность своей воли:

Я согласен бегать в табуне,
Но не под седлом и без узды».

(«Бег иноходца», 1970)

Да, он бунтовал, но — бунтовал против всех сразу, в том числе и против Бога. Когда нет веры ни во что и нет войны, которая объединяет людей, тогда остается поединок со смертью. Но в этот поединок втянуты изначально все смертные, в том числе и все высшие чиновники. Потому Высоцкий и их поэт. Каждый найдет у него песню себе по душе. Сыщик и вор, преступник и его жертва, богач и бедняк, комиссар и антисоветчик. Его любили и любят тренер и футболист Олег Романцев, философ и писатель Александр Зиновьев, скульптор-патриот Вячеслав Клыков и скульптор-западник Михаил Шемякин, любили Андрей Синявский и Юрий Мелентьев. О нем поставили спектакль обе Таганки^{30} — и театр Юрия Любимова, и театр Николая Губенко. У Губенко в спектакле все определяют военные песни Высоцкого, у Любимова — больше крика отчаяния и безнадеги… Кстати, тот же Губенко вместе со своей женой два часа простоял у гроба Высоцкого. Пришел зачем-то на похороны попрощаться с Высоцким и Станислав Куняев… Потому правы партийные лидеры, которые, прослушав «Охоту на волков», искренне говорили: «Да это же про меня…» Потому так оказался близок Владимир Высоцкий и уголовному миру, где тоже нет единой веры, нет соборного сознания, один против всех, риск и игра со смертью. Он оказался героем своего безыдеального времени. С ним встречался и проговорил много часов Юрий Гагарин, а позже упросил приехать к себе опальный Никита Хрущев…

Может быть, и нужен был в то время всей стране такой вот ролевой герой, будто из виртуальной реальности, к каждому поворачивающийся своей стороной? После тотальной войны страна должна была хоть одну эпоху, хоть одно поколение просто жить — без героики, лишь с картинками о героях. Высоцкому, возможно, и на самом деле не повезло: он вырос во время, когда «настоящих буйных мало — вот и нету вожаков…».

Хоть вяжите меня — не заспорю я.
Я и буйствовать могу — полезно нам.
Набухай, моей болезни история,
Состоянием моим болезненным.

(«История болезни», 1975)