Последние распоряжения

Это вроде того, как Джек говорил, — помню, однажды он рассказывал нам в «Карете», что в старые, да не шибко добрые времена на Смитфилде был не только мясной рынок. В тот вечер он был веселее обычного, а Рэйси нет: видно, проигрался на скачках. Мы отмечали день рождения Винси, его условный день рождения. С новой барменшей. Задница у нее была ничего себе. Рэйси еще неудачно пошутил насчет кареты, которая никуда не едет. Все здорово накачались. И тут Джек говорит: «Кок-лейн рядом со Смитфилдом — знаменитое было место насчет этого дела. Отсюда и название18 Кок-лейн, около Гилтспер-стрит. Кок-лейн, Кок-стрит, Кок-авеню — мы все катали по ним свои кареты».

Вик

«Видно, придется мне самому ехать», — сказал я.

Трев поднял глаза.

«Звонил Тони, — сказал я. — Он сегодня дома. Похоже, подцепил ту же заразу, что и Дик. Прямо мор какой-то».

«Есть же Рой, — сказал Трев. — И я еще».

«Это за Саттоном, — сказал я. — Вам обоим надо быть в крематории к половине четвертого. Так что время поджимает. Придется мне поехать. С Харрисами управишься?»

Трев кивнул. «А если ты не успеешь вернуться до того, как я отправлюсь в крематорий?»

«Повесишь табличку „Закрыто“. Как будто еще не вернулись с ленча. Нельзя оставлять на посту одну Мэгги, — Я стоял у окна, и я улыбнулся. — Разве что махнуться на полчасика с Джеком Доддсом. Он часто предлагал».

И только тут я сообразил: Фэрфакская больница и приют в Чиме. Как раз тот самый, где Джун. Куда ездит Эми, а Джек не ездит.

«В общем, беру это дело на себя. Заодно и отвлекусь маленько».

И вот, чуть позже половины второго, я взял бумаги и ключи, пошел в гараж и выехал в путь на черном фургончике с зачерненными задними стеклами — мы называем его «Черная Мария». У катафалков прозвища не такие мрачные — Дорис и Мэвис. Женские имена звучат приятней.

Не то чтобы я рассчитывал ее увидеть. Нашему брату часто приходится разъезжать по больницам и приютам, и то, что именно в этом заведении находится Джун, ничего принципиально не меняло. Больницы, приюты и хосписы — оттуда многие уезжают на наших каретах. И хуже всего приюты, потому что они устроены совсем не для того, чтобы кого-то по-настоящему приютить, это просто благозвучное имя для места, куда отсылают старых и неполноценных, или синоним слова, которое в хорошем обществе употреблять не принято: психушка. И вы знаете, что многие из них приезжают туда отнюдь не на короткое время, что эти бедняги проводят там иногда большую часть своей жизни, а иногда и всю жизнь, и жизнь эта в таком случае похожа на смерть, на тоскливое и бесприютное существование.

Как говорит Берни Скиннер — и в этом он похож на любого домовладельца — после того, как в третий раз объявит о закрытии: «Вам что, податься больше некуда?» — с такой неожиданной свирепостью, точно хочет оскорбить своих собственных клиентов, точно и впрямь ненавидит всех пьянчуг и бездельников, и самое худшее, в чем можно обвинить человека, — это то, что ему негде приклонить голову.

Мне всегда грустно ездить по таким заведениям. Забирать кого-то из одной тесной коробки только затем, чтобы уложить в другую. Как будто у человека с самого начала не было никаких шансов, и если сосредоточиться, можно было бы услыхать, как заколачивают гроб, задолго до моего появления. Однажды мне пришлось увозить заключенного. Его звали Уормвуд Скрабс. Сердечный приступ, пятьдесят один год. Я спросил надзирателя: «За что его посадили?», и он ответил: «За убийство. Прикончил жену три года назад. Теперь выходит, что получил пожизненное». Или дождался помилования.

Преступники и отверженные тоже умирают, как и те, кого упрятали подальше и забыли, и тогда на сцену с неохотой вылезает какой-нибудь родственник. И ты никогда не спрашиваешь их — не твоя это забота, — что, собственно, значит для них эта смерть. Хотя иногда видишь, что не так все просто и гладко, как они надеялись, и дело отнюдь не сводится к благополучному избавлению. Но ты должен просто организовать нормальные похороны с соблюдением всех приличий и уважения к покойному, этого заслуживает любой. А в душу лезть ни к кому не надо.

В нашей профессии учишься держать рот на замке.

Там были кирпичные стены, ворота, и подъездная аллея, и деревья, и клумбы, — в общем, если забыть, что ты на окраине Лондона, можно было бы принять это место за чью-нибудь загородную усадьбу. Правда, главное здание этой усадьбы напоминало большой барак старого типа с решетками на окнах, а внутри стоял обычный для больниц кисломолочный запах и тянулись обычные скрипучие коридоры, по которым, как обычно, катали дребезжащие тележки.