Последние распоряжения

Он глядит на меня. Смотрит прямо мне в лицо, словно тоже ищет там маленькую лампочку, словно ищет в моем лице свое, и я чувствую себя так, будто я пустой, прозрачный, потому что у меня нет его глаз, его голоса, его скул, его манеры выдвигать челюсть и глядеть прямо на тебя, даже ни разу не смигнув.

А будь все иначе, не было бы ощущения конца, потому что и конца этого не было бы.

Я чувствую, что я ненастоящий и никогда не был настоящим. Зато Джек настоящий – он более настоящий, чем когда-либо. Хоть и недолго ему осталось таким быть.

«Я хочу, чтобы ты дал мне взаймы», – говорит он.

«Наличными?» – спрашиваю я.

«Наличными», – говорит он.

«Тебе нужны наличные?» – спрашиваю я.

Он трогает ящик своей тумбочки. «Тут у меня бумажник, вместе с часами и гребешком». Он слегка выдвигает ящик, этак осторожно, будто по секрету. Точно прячет там самое дорогое.

Я спрашиваю: «Хочешь, чтобы я положил туда денег?»

«Да, сынок», – говорит он.

Но у меня такое чувство, словно теперь я его отец. Пора спать, Джек, хватит кувыркаться, я пришел сказать бай-бай.

Я гляжу на него, пожимаю плечами и лезу во внутренний карман, но он хватает меня за руку. И говорит: «Мне нужна тысяча фунтов».

«Тысяча фунтов? – говорю я. – Тебе нужна тысяча?»

«Скажем так – к пятнице, – говорит он. – И чтоб никому ни словечка».

Он смотрит на меня, а я – на него. Он держит меня за руку. И говорит: «Не спрашивай меня, Винс, не спрашивай. Это просьба, а не распоряжение».

Я гляжу на него. Над его изголовьем висит плакатик: «СОБЛЮДАЙТЕ ТИШИНУ». И спрашиваю: «Взаймы, значит?»

Рэй

«Смелей, Рэйси, – говорит он. – Бери вожжи. Папка разрешает».

На телеге, прямо за сиденьем, была доска с надписью: «Фрэнк Джонсон – сбор металлолома», и иногда он разрешал мне прокатиться вместе с ним, просто так. Но он говорил, что собирать металлолом не мое дело. Что я должен пойти на сидячую работу, с моими-то мозгами, и я так и не узнал, в чем тут была причина: то ли в моей хилости, то ли в мозгах, а может, и в том, что он считал сидячую работу более благородным призванием. Впрочем, если б я даже был горой мускулов, это ничего бы не изменило, он все равно не давал бы мне разгружать телегу. Для этого у него имелся Чарли Диксон.

Он и сам не был таким уж силачом, просто долговязый, и все его туловище словно болталось на его собственных плечах, как плащ на вешалке, – так и хотелось укоротить его на дюйм-другой. Потом я часто удивлялся, как такой верзила мог произвести на свет малявку вроде меня, и гадал, не было ли тут греха: матери-то я не помнил.

Не то чтобы он стыдился своей профессии – сборщик металлолома. Не старьевщик все-таки. Он не орал до хрипоты, разъезжая на своей телеге, да и не смог бы орать, с его-то слабой грудью. И не навязывался людям, а работал по уговору, по контрактам. Но тем не менее.

И я пошел работать в страховую компанию. Он гордился, что меня взяли рассыльным. И собой гордился, что сам себе начальник. Начальник над грудой железа. Потом наступило военное время, сбор металлолома стал важным делом, и лишняя пара рук вроде моих ему здорово пригодилась бы, но мне пришлось переквалифицироваться из рассыльных в солдаты. Он говорил: «Да тебя и не возьмут, такую кроху». Но меня взяли. Тогда он сказал: «Ну что же, зато тебе легче будет не высовываться. Вот мой совет: не высовывайся». Я так и делал. И пережил войну – а вот он нет. Виновата была не бомба, а его грудь. Но я все равно вернулся в свою контору. После маршей по пустыне с Джеком Доддсом я снова пришел работать туда же, в Блэкфрайарс. У меня был двор и домишко, не пострадавший от налетов, – две комнаты внизу, две наверху. Двор я сдавал Чарли Диксону, и это гасило расходы на дом. Человек с собственностью, скажете вы, но я каждый день ходил на работу, как обычный служащий. Наверное, я уже тогда понимал, что это без разницы, поскольку то, чем ты занимаешься, и то, чем ты живешь в мыслях, совершенно разные вещи. Но, с другой стороны, это было и в память о нем, как будто он смотрел на меня оттуда.

Он разрешал мне чистить конюшню и кормить Дюка, а еще, иногда, прокатиться с ним на телеге. Только не грузить металлолом. Цок-цок, цок-цок. Потом пришел день, когда он доверил мне вожжи, я взял их и полегоньку выучился править запряженной в телегу лошадью. «Не дергай их, – говорил он, – просто потряхивай и щелкай языком, как будто только собираешься дернуть». А я так и не сказал ему, что эта работа как раз для малышей, только для малышей. В смысле, управляться с лошадьми.

Мы в Бермондси, Рэй. Это тебе не Аскот. [4]