Последние ратники. Бросок волка

Хром возился с лесным разбойником, закованным в потертый, но все же крепкий кожаный панцирь и размахивающим боевой секирой явно со знанием дела. Его незадачливого сотоварища бывший дружинник уложил с гораздо меньшими хлопотами: увернулся от широкого маха изуродованной косы и, уже точно зная, что сейчас последует обратное движение, упредил его. Бухнул палицей по ладони, сжимавшей некогда мирный крестьянский инструмент. Рука мерзко хрустнула, клинок-недоделок беспомощно звякнул об пол, а его хозяин, помедлив краткий миг, пронзительно заорал. Жалеть его было недосуг. Хром едва-едва успел уклониться от прямого выпада обухом топора, который должен был как минимум сломать ему нос. Не достав однорукого, тать выбросил вперед другой конец секиры, который венчал железный набалдашник. Увернуться от этого взмаха староста не успел. Удар пришелся в живот и словно все там оборвал. Острая боль скрутила в три погибели, и только вдолбленное в тело многими годами воинское чутье заставило, не разгибаясь, завалиться на бок и откатиться. Секира, просвистев чуть не перед самым носом, плотоядно воткнулась в половицу. Бил этот мясник со знанием дела. Да и статью от обычного лесного оборванца отличался разительно: невысокий, крепкий, широкоплечий, в ладно подогнанной под квадратную фигуру броне, с острым клином аккуратной бороды. Движения скупые, но точные и уверенные, по всему видать — отточенные годами. Одним из таких ночной тать вырвал из пола топор, отколов от ладно подогнанных досок длинную щепу, и очертил им над головой круг. Чем такие замахи заканчиваются, Хром знал. Тело среагировало быстрее мысли. Оно швырнуло себя назад, в то самое укрытие, за которым недавно сидело в засаде, больно стукнувшись спиной о стену. Дальше отступать было некуда. Об этом же возвестило и лезвие секиры, глухо воткнувшись в ребро лавки. Рубящий удар сверху почти всегда смертелен, даже щит от него не спасает. Убивает если не на месте, то постепенно, от потери крови, хлещущей из оставшегося от руки обрубка. В этом-то Хром разбирался.

Но выдернуть топор из скамьи разбойник не успел. Коротко свистнула сталь, и он отшатнулся к стене, выпустив из рук тяжелое оружие. Клинок достал лишь на излете описанной в воздухе дуги, чиркнув по кожаному панцирю. Котел держал меч в левой руке, но было похоже, что вполне сносно владеть оружием может и так. Понял это и квадратный тать. Он бросил вокруг беглый взгляд и осознал, что остался из проникшей в дом ватаги один. Не считать же за боеспособного бойца эту собаку, что до сих пор каталась по полу и с жалобным воем нянчила перебитую руку? Долго не раздумывал — махнул рукой в сторону Котла, словно хотел стегнуть того невидимой плетью, и с громким треском выломанной рамы выпрыгнул на улицу. Белозерский здоровяк с похвальной для эдакого увальня прытью успел развернуться боком и махнуть клинком, парируя пущенный в него кинжал. Отбивал стальное жало почти наугад, но то ли повезло, то ли действительно отлично умел это делать — стилет, звякнув о лезвие, отлетел в сторону. Соваться в окно, чтобы посмотреть, куда припустил беглец, Котел не стал, резонно рассудив, что с улицы его вполне могут утыкать стрелами. Например, такими же, как та, что торчала из его правого плеча, ниже ключицы.

На боль он старался не обращать внимания. Хуже было то, что вполне мог изойти кровью — рубаха уже успела неприятно намокнуть и с каждым новым вздохом набухала все больше.

7. Вскрытый тайник (начало)

Только один из татей подавал признаки жизни. Тот, которому досталось по руке хромовой палицей. Он уже не вопил благим матом, а тихо скулил в сторонке, прижавшись дрожащим телом к стене.

— Что у вас тут?

В дверях стоял Перстень, сжимая в руке полутораручный бастард. Достался он воеводе от норманнского ярла. Ясно дело, не в качестве подарка: пришлось вытаскивать из одеревеневших пальцев мертвого врага. На мече угадывались тёмные разводы.

— Через сени четверо ломилось, — хмуро бросил он.

— Ещё один в подполе должен валяться, — кивнул в сторону распахнутого лаза Котел. — Из самострела, гад, садил… Попал даже, — неохотно добавил тучный гридень, впервые позволив себе чуть поморщиться от очередного толчка боли в плече. — Последний в окно сиганул. Вроде как атаман.

При слове «атаман» Перстень недобро зыркнул на своего дружинника. Но, покосившись на торчащее из Котла оперение стрелы, словно у того сквозь кольчугу пророс цветок, кивнул Ромею. Тот моментально шмыгнул к выходу.

— Не отравленная хоть?

— Неплохо бы.

Скуливший до сих пор на полу разбойник с достойной похвалы резвостью вдруг вскочил на ноги и, воспользовавшись тем, что о нем забыли, рванул к тому же окну, через которое скакнул в ночь его квадратный атаман. Получилось гораздо хуже. Добежав до пялящегося в ночь проема, он вдруг резко остановился, будто кто-то накинул на него аркан и дернул назад. Медленно, как муха, вляпавшаяся в кисель, завалился на спину.

Оперенные древки торчали из груди, живота и даже лица.