— Именно потому, Ваше Величество, что мы не на Царицыном лугу, я и не решаюсь перейти в наступление, — ответил Кутузов, чем только увеличил давно накоплявшуюся к нему неприязнь Александра.
У Наполеона же ничто не было самоцелью. Для него всё и все были только средствами.
Таким же средством был для него и Александр.
ГЛАВА 7
От союза к войне
Наполеон всегда знал, чего он хотел, он всегда ставил перед собою ясную цель и всегда находил самые лучшие средства для ее достижения.
Александр, мечтательный и расплывчатый, никогда точно не знал, чего он хотел, колебался в выборе средств и путей. Он знал только, чего он не хотел.
Наполеон видел в Александре только средство, как и во всех людях; и в союзе с Россией Наполеон видел только средство, лучший и очень сильный козырь в своей борьбе с Англией для подрыва ее экономического преобладания.
Александр, в свою очередь, видел в союзе с Наполеоном только средство, но средство для чего? На этот вопрос в его спутанном сознании ясного ответа не было.
Возвеличить Россию, захватить Константинополь и проливы. К этому он стремился больше по исторической инерции, унаследованной от Петра, от Екатерины, но и в стремлении к этой цели у него не было той последовательности и уверенности, которыми спаяны были все стремления Наполеона.
В душе Наполеона, как в свое время у Александра Македонского, у Цезаря и Августа, у Карла Великого, жила идея мировой монархии, объединяющей человечество, опрокидывающей все национальности и государственные перегородки.
Но Наполеон шел дальше. Он пытался и Папу Римского зачислить в свою свиту и его заставить служить себе, как он заставил служить себе вес прочие силы старого мира: в его передней толпились короли, на бракосочетании его — католика, при живой жене — с представительницей самой древней в Европе и самой надменной владетельной аристократии шлейф новобрачной поддерживали пять королев.
Но употребляя как средство своего преуспеяния все силы старого мира, заставив даже Папу приехать к себе в Париж, Наполеон был ярким порождением новых времен и нового, победоносно вышедшего на политическую арену класса, третьего сословия, буржуазии.
Может быть, не все согласятся с тем, что Наполеон, который ослеплял своим необычайным блеском Байрона, Гейне, Пушкина и Лермонтова, Ницше и многих других, был сверхчеловеком, но, во всяком случае, он был сверхбуржуа.
Один из оригинальнейших и глубочайших американских мыслителей, американский Карлейль — Ральф Уальд Эмерсон — отлично это понял, хотя он исходил совершенно не из точки зрения антагонизма классов.
«Из знаменитых деятелей XIX столетия, — говорит Эмерсон в своем очерке «Наполеон, или Человек мира сего», — всех известнее, всех могущественнее является Бонапарт; он обязан своим преобладанием той верности, с которой он выражает склад мыслей, верований, целей большинства людей деятельных и образованных.
В людском обществе установилось противоборство между теми, кто составил себе состояние, и между новичком и бедняком, которым еще надлежит устроить свою фортуну; между доходом с мертвого труда — то есть с труда рук, давно покоящихся в могиле, но обративших его при жизни в капитал, земли, дома, доставшиеся праздным владельцам, — и между домогательством труда живого, который тоже желает обладать домом, поместьем, капиталом. Первый класс робок, себялюбив, враг всяких нововведений, и смерть беспрестанно уменьшает его численность. Второй тоже себялюбив, задорен, отважен, самоуверен, всегда превосходит первых своим числом и ежечасно пополняет свои ряды нарождением. Он хочет, чтобы пути совместничества были открыты для всех, и чтобы пути эти были размножены; к нему принадлежат люди ловкие, промышленные, деловые в целой Европе, Англии, Франции, Америке и повсюду. Их