Последние сто дней рейха

Когда в зал вошел Сталин, то он также извинился перед президентом США. Заседание открыл Иден, начав с отчета о ходе конференции. Он объявил, что министры иностранных дел пришли к соглашению по поводу будущего правительства Польши в соответствии со следующей новой формулой: "Новое положение создалось в Польше в результате полного освобождения ее Красной Армией. Это требует создания Временного Польского правительства, которое имело бы более широкую базу, чем это было возможно раньше, до недавнего освобождения западной части Польши. Действующее ныне в Польше Временное правительство должно быть поэтому реорганизовано на более широкой демократической базе с включением демократических деятелей из самой Польши и поляков из-за границы…

Это Временное Польское Правительство Национального Единства должно принять обязательство провести свободные и ничем не воспрепятствованные выборы как можно скорее на основе всеобщего избирательного права при тайном голосовании…"

Рузвельт передал копию Лейхи. Адмирал читал и хмурился. Закончив, он отдал документ и сказал: "Господин президент, все здесь настолько расплывчато, что русские могут использовать этот документ от Ялты до Вашингтона, формально не нарушая его".

"Я знаю, Билл, — ответил пониженным тоном Рузвельт. — Я знаю это. Но это лучшее, что я могу сделать для Польши в данный момент".

Когда Черчилль стал говорить о том, что нигде не упоминается о границах, Гопкинс передал Рузвельту записку: "Господин президент,

Я считаю, что Сталину нужно дать ясно понять, что Вы поддерживаете сохранение восточной границы, но в коммюнике следует отметить лишь общие заявления, в которых будет говориться о существенных изменениях границ. Было бы неплохо передать выработку конкретных заявлений министрам иностранных дел.

Гарри".

Речь шла о коммюнике, которое Большая Тройка должна была выпустить после окончания конференции, в котором должны были быть обнародованы ее решения.

"Мне кажется, мы не должны делать никаких упоминаний о границах", перебил Черчилля, Рузвельт, игнорируя записку Гопкинса.

"Необходимо сказать хоть что-то", — подчеркнул Сталин.

Впервые Черчилль и Сталин выражали одну и ту же точку зрения. Премьер-министр сказал, что решение о границах Польши просто должно быть в итоговом документе.

Рузвельт выразил свое несогласие. "Я не имею права подписать соглашение о границах в данный момент.

Это должно быть сделано позже Сенатом. Пусть премьер-министр сделает по возвращении публичное заявление, если это необходимо".

Молотов даже слегка вздрогнул. "Я думаю, что было бы хорошо включить что-нибудь в соглашение, подписываемое тремя лидерами, по поводу восточной границы, — сказал он негромким голосом. — Можно было бы сказать, что линия Керзона является общеприемлемой для всех участников… Я согласен с тем, что следует что-то сказать и о западной границе".

— Мы должны сделать какое-то заявление, — повторил Черчилль.

— Да, но не такое конкретное, если хотите, — сказал комиссар иностранных дел.

— Следует сказать, что Польша должна получить компенсацию на западе.

— Очень хорошо, — одобрил Молотов. Неожиданно Рузвельт поднял новый вопрос, и это вызвало сенсацию.

— Я хотел бы сказать, что я передумал относительно французов и их положения в Контрольном Совете по Германии. Чем больше я об этом думаю, тем больше я считаю, что премьер-министр прав.

Так Рузвельт пришел к выводу, что Франция должна иметь свою оккупационную зону. Не успел Стеттиниус оправиться от удивления, как ему пришлось еще больше удивиться, когда Сталин выразил свое согласие. Такой поворот событий был подготовлен за кулисами. Гопкинс убедил Рузвельта, что будет разумно предоставить Франции оккупационную зону, а затем президент через Гарримана передал Сталину, что он изменил свою точку зрения. Сталин сразу же ответил, что соглашается с президентом.

Черчилль ликовал так же, как накануне ликовал президент Рузвельт.

— Разумеется, Франция может заявить, что не будет присоединяться к Декларации и сохранит свои права на будущее, — со строгим выражением лица сказал Черчилль.

Все рассмеялись.

— Мы должны принять это во внимание, — лукаво ухмыляясь, добавил Черчилль.

Даже хмурый Молотов подыграл Черчиллю.

— Мы должны быть готовы получить жесткий ответ, — сказал он.

Дружеское веселье прекратилось так же неожиданно, как и началось, когда Черчилль вернулся к вопросу о репарациях. Он считал, что 20 миллиардов долларов, половина из которых должна быть выплачена России, смешная сумма, но высказался об этом более деликатно.

— Наше правительство поручило нам не упоминать конкретные цифры, сказал он. — Пусть Московская Комиссия (по репарациям) сделает это.

Сталин ожидал такого ответа от Черчилля и не проявил никаких эмоций, но искренне обиделся, когда Рузвельт заметил, что также опасается упоминать конкретные суммы, поскольку это заставит многих американцев думать о репарациях только в долларовом выражении.