Последние сумерки

Она застонала и повернулась на бок, все так же крепко держа за руку Вячеслава, который сам уже не понимал, кто из них двоих находится в горячечном бреду. «Но это я! Я изгнал беса, завладевшего тобой! Я! А не какой-то Карлос!!» – хотелось крикнуть ему. Но он молчал. Потому что Юлия продолжала бормотать, впрочем, вполне членораздельно:

– …а знаешь… мне показалось, я видела Славку… моего Славку… он, представляешь, помогает Беру… одни предатели… спаси меня… спаси, ты же такой сильный… здесь темно и страшно…

Она снова начала стонать, мотая головой из стороны в сторону, и Вячеслав осторожно высвободил руку из ее пальцев. Поднял наконец упавшее одеяло, плотно укутав им больную, и, тихо ступая, вышел из комнаты.

Его плечи поникли, а взгляд настойчиво буравил дощатый пол, пока он двигался, не видя ничего вокруг, в общую трапезную. Лишь там он как подкошенный рухнул на ближайшую лавку. Голова его упала на руки, плечи вздрагивали и тряслись. Все это происходило абсолютно беззвучно, а потому, глядя на него со стороны в этот момент, можно было с одинаковым успехом предположить, что он или плачет, или смеется. В зависимости от настроения самого наблюдателя.

Вместо предыстории. Наваждение

Зачем ей явилось это наваждение? Сейчас, в горячечном бреду? Действие ли это пахучих травок Агафьи высвободило из памяти то, что давно уже пора было забыть? Или… воля Дона Карлоса, который даже теперь, находясь за гранью реальной жизни, чувствовал свою ответственность за этого ангела, которому открыл его истинную сущность, хотя знал, что не имеет на это права?

Так или иначе, но здесь, сейчас, когда Юлия металась на высокой кровати в доме языческого лидера, оборотня Бера, ей воочию, минута за минутой, привиделось то, что было три года назад. Когда она еще не знала, кто она. Когда Вячеслав не знал о том, кто он. Когда оба они не знали, что им суждено встретиться.

А ведь тогда тоже было очень жаркое лето…

…Город остывал. Потел утренней росой – как выздоравливающий от простуды после таблетки аспирина. Впереди было несколько часов сонного отдохновения перед следующим приступом жара. И как предвестники нового прилива сухой изнуряющей лихорадки уличных пробок, вдоль тротуаров ползли первые поливальные машины, смывая с обочин липкую испарину «ночной жизни». Над Садовым, нервно вздрагивая усталыми веками, гасли астеничные фонари.

6 часов 30 минут

Еще за секунду до того, как открыть глаза, Юлия вспомнила, что она не дома. И решила не открывать – потому что вспомнила все остальное. Почти все. И сразу же принялась себя ругать. Осуждать, корить и раскаиваться.

Она так ждала этой недели – полученной от судьбы как внезапный подарок, столько всего намечтала и напланировала на эти чудные дни, что теперь могла только внутренне застонать, упрекая себя за безволие и раздолбайство. Три недели отпуска, и из них одна, первая – в Москве, в одиночестве, в полной свободе! Родители на даче, Олег еще дорабатывает последние дни до своего отпуска. За это время можно было спокойно, без нервов поменять обои в своей комнате, съездить в любимый Пушкинский, сходить к Виктюку на «Саломею» и дописать повесть для литературной студии.