Последние врата

– Зато другим наследникам не всё равно, – мягко возразил чиновник. – Они или выкупают бабулину недвижимость, или прощаются с ней навсегда. С такими решениями не тянут. Я могу подождать до утра.

Яромира ушла горевать к пруду. Забралась далеко в заросли, дала волю слезам. На другом берегу весело возилась в песке беззаботная малышня. И от этого зрелища чухе её печаль казалась ещё горше. Потом её нашёл Лар. Молча присел рядом, подождал, пока утрётся, так же молча протянул флягу – помянуть, обтёр горлышко, приложился сам. Переждал очередной приступ чухиных слёз. Сказал:

– Вот так мне Фёдора было жаль. Каких людей сюда порой заносит…

– Разве… ба Катя… оттуда?

– Взрослой пришла. Потому характер… Воспитание там другое. Ты мастерские бери. И лавку тоже.

– Дядь Лар!

– Монеты – тьфу! А это – память. Так? Очень важная память.

Слёзы опять покатились из глаз Яромиры. Малышня запустила в полёт "змеюку" – длинную нить с нанизанными на неё стрекокрылами. Дёргаясь блестящими изгибами и петлями, "змеюка" уходила в сторону леса. Мальчишки погнались за ней, камушками сбивая с взятого курса обратно на пруд…

– Это всё моё завратное чистоплюйство – ни кола, ни двора здесь. От столичных хорОм отказался. Мол, сами там процветайте, на крови. Теперь и надо б с кем из своих чиновных людей встретиться – боюсь во всяком нужнике любого постоя на никтусово ухо сесть ненароком… И захоти я сейчас в Межгранье дворец купить, тем паче всполошатся. Мигом у каждого окна по гвардейцу встанет. Что такое? Что Лар задумал? Кого здесь хочет принимать? А так, светлая Катерине память, будет и у нас, и у разных нужных нам людей повод бывать там безо всяких окольных предписаний. К тому ж, дело её продлишь, не уронишь. Уж коль тебе, а никакой другой, вверено. Учениц у неё осталось немало…

Малышня "змеюку" сбила, удлинила и запустила опять, как надо. Свившись в большое блестящее кольцо, она трепетала прямо над самодельными песчаными крепостями – к всеобщему ребячьему восторгу. Теперь настал черёд рогатых жаббок: связанные в кварт за лапки, они изображали подбитую самоходку цангов. Подпрыгивая вразнобой и жестоко толкаясь, меся лапками и утюжа брюшками песчаные укрепления, жаббки устремлялись на верхнюю башенку – ухватить аппетитную стрекокрылью связку. Иногда, как сегодня, они до неё добирались… Малышня визжала.

Чуха подобралась к воде, слегка размахнула воду, черпнула, умылась, крепко вытерлась подолом, вернулась на место.

– Я там постоянно жить не смогу, дядя Лар. Не заставляй. Ты ведь тоже туда часто выезжать не любишь. Ну, если только встретиться с кем надо… Как я там, в лавке, сумею нужных людей различать – у всех на глазах?

– О, так на это есть такая полезная вещь как заветные слова. Скажем, приходит к тебе человек и спрашивает: "У вас продаётся славянский шкаф?" А ты ему: "Был нужен, да уже взяли". Он: "А может, и я на что сгожусь?" Ты: "Может, и сгодишься…"

Чуха слушала, приоткрыв рот, потом неуверенно улыбнулась:

– Чепуха какая-то…

– Чтоб ты понимала! Завратная классика… Улыбаешься – это уже хорошо. Крепись, детка. Ну, айда, что ли? Сморчок из приказа ждёт…

А ещё через неделю явился управитель Нижнего Бора. Чуха, завидев гербы на возке, кинулась к старшине. Его в Тереме не оказалось. И Яромира до его возвращения маятником ходила по светлице, вздрагивая от любого шума в переходах к владетельным покоям. Она боялась, что чина призовёт её к ответу до встречи с учителем. Боялась искушения купиться на славные гербы, боялась обидеть отказом не только свою, но и неведомую ей чужую чину. Боялась вспоминать, как до самого приезда чиновника наследного приказа стояла перед глазами, приятно тревожа, самоуверенная прощальная усмешка Дана…

Отказ был решён. Окончательно и бесповоротно решён на пруду, где чуха так горько давилась слезами и возмущением: "Гад! Гад бесчувственный! Ведь сказать мог! Я б хоть проститься успела… Только намёк дать! Слетай, мол, в капище… А ему б только наследство! Имущество с моей стороны… Словом не обмолвился! Как он мог?! И почему не убила?.."

Коротко стукнув в дверь, неслышно вошёл старшина.

– Жива, здорова? Говорят, меня искала?

– Дядь Лар! Скажи ты им, сам: пусть за Дана не отдают! Гад он! Он мне ничего не сказал, что она умерла, понимаешь?! Оттуда прилетел и не сказал…

– Ага, ясно. Спешил застолбить, значит. Обычное здесь дело. Он что, сам здесь?

– Управителя прислал. Не отдавай!

– Управитель – это серьёзно. Даниил из Нижнего Бора? Ого. А он тебе, что, совсем не нравится?

– Да при чём здесь это? Ну, как ты не понимаешь?!

– Другого кого ждёшь?

– Н-не знаю… Другой-не другой! Я тебе про этого… Прошу: не отдавай! А ты…

– Ладно, сиди, не выходи. Улажу.

2.

Младший держатель корпел над свитками. И опять за моим столом, недовольно поморщился Аргус. Скамей и лежанок под коврами на добрую полусотню народу хватит – рассадить и уложить, и другой стол у окна есть, прямо под картой, а он именно на моё место норовит. Влез, расположился. С ногами…

– Что учим? От Никтуса есть что?