Последние врата

И до тёмной ночи опять – к игле, к поясам. Плести она почти перестала. Шить выходило и быстрее, и красивее. К тому же владетельной чине показалось, что не по-хозяйски тратить редкое мастерство на дармовое украшение дворовых работяг, и по её распоряжению каждый шитый чухой пояс забирали ведуны – заговорить и освятить. Дальше управитель прибирал ставшую дорогим товаром вещь в один из сундуков – к доспехам и самострелам, скатертям и рушникам, ко всякой всячине, что еженедельно отправлялась Теремом к Чуре, а оттуда в соседние заграничные владения да на столичные торжки. Своего колдовства Яромира не имела, зато имела верный глаз и неутомимую руку. Владетельная чина, да не иссякнет её щедрость, положила чухе жалование, поселила её в бывшей Петулиной светлице и отвела просторную горницу для работы, где, затворившись, чуха искусно сажала золотые и серебряные узоры, руны и коры на зелёную и чёрную кожу.

Лар как-то попробовал отправить её гонцом к Аргусу – размяться, развеяться. Она, отряхивая с сарафана мелкое охвостье скусанной нити, выпрямилась, отмахнув косу с груди на спину, светло и прямо посмотрела ему в лицо и посмела отказаться:

– А что туда без дела-то ездить? Я ж вижу – дело обычное. Недели нет, как Кузнечик вернулся. Знать, дошёл тот переговорщик… Если тайного задания нет, ты лучше простого гонца пошли. Честное слово, дядь Лар, времени терять не хочется на ту Крепость… Вот ни столечко.

– Ну, если тебе непременно надобно тайного поручения, то и таковое найдётся…

– Ой, дядь Лар! Да нету у тебя пока такого, и не выдумывай! Не хочу я туда! И не поеду. Пока по-настоящему не понадобится… Лучше позанимайся со мной. Сделай милость! Шесть дён уже, как не бились…

Как тут не нахмуриться?

Родительский дом чуха навещала каждый день. Ма и открыто расспрашивала её о приглянувшихся в походах сотоварищах, и намекала на интерес к ней некоторых витязей Терема, но Яромира даже с ней не стала откровенничать.

Однажды, когда они вдвоём возвращались из леса, отец грубовато сказал чухе:

– Меч, оно, конечно, да. Только я девицу растил. И всё при тебе… Вот только б норов унять… А ну как кто свой посватается, а ты вдруг и откажи? Я обиды такой и сам не стерпел бы, и на подворье их множить не хочу. Намекни хоть, кому, если спросят, разрешить сватов засылать?

– В Тереме таких нет.

– А по Чуре?

– И там нет.

– Заграничный, значит, будет? Ошибаюсь? Может, столичный? Или порубежный?

Отъехав на расстояние удара, да ещё на шажок, и придержав Дрыгу, чуха хмыкнула:

– Отказывай всем, Па, не ошибёшься…

Смело встретила и выдержала свирепый отцовский взгляд. Буяна к дочери Па поворачивать не стал, но всю дорогу гневно поглядывал на неё, осмотрительно державшуюся подальше… Так, будто чужие, добрались до дома. Только выходя из дракошни, он всё ещё сердито, но уже примирительно спросил:

– А ты, случаем, не по Стару сохнешь?

– Ну. Ага. По нему. А то! Высохла вся. Сухая-а…

– Ты передо мной-то не кривляйся! Было ведь когда-то: ходили однажды не разлей вода… Угадал-нет?

– Так я тебе и сказала!

Ловко увернувшись от шелепуги, чуха нырнула в дом, в спасительные мягкие объятия Ма. Но родительские расспросы с тех пор прекратились.

А по весне в Терем примчался Дан. Чуха столкнулась с ним за заставой, у малых ворот драконного выгона, где только что в пар загоняла Дрыгу, с крутых виражей расстреливая глиняные колобки, и чуть не выронила седельную суму, куда убирала самострел.

– Тьфу на тебя! Как чёрт из подпола… Пройти дай. Ты как здесь?

– Да вот, был в нашем капище, потом у Столпа-на-Чуре, дай, думаю, сюда заверну… Да погоди! Дело серьёзное есть. Поговорить бы нам где, а?

Дан, никогда не терявшийся с девицами, ещё у чудодейного источника был твёрдо уверен, что занимавший его вопрос к чухе решит с ходу. Он предложит – она согласится. Ещё б не согласиться! Таких капризных дев и в природе-то нет – от владетельного герба отказываться. Тут дело верное. Раньше как получилось? Раз сразу не досталась, то не больно и надобна была. После первых же неудачных попыток подгрести её под себя – до самого посвящения, пока она числилась бойцом его дюжины, – он старался девчонки в ней не замечать. Да и потом смотреть было, прямо скажем, не на что – хамка и голодранка. Но теперь совсем другое дело.

Теперь всё будет по-другому, думал Дан, направляясь в Терем. Теперь-то ты никуда от меня не денешься. А как только дело сладится, будешь у меня в подклети сидеть, горючими слезами умываючись. Я тебе попомню и казарму, и приёмы твои чёртовы, и Жука, и монеты мои… Подожди-подожди, набегаешься за мной, злорадно думал в дороге Дан, представляя себе жалобно плачущую у его стремени чуху. Нет, даже не так. Не у стремени. Под крыльцом! Нет, лучше – под дверью. Он с самыми красивыми чомами в опочивальне, а она на дрожащих коленочках под дверью умоляет его впустить и её… А марш-бросок не хочешь? В доспехах! Жаль, весу в них до пуда не наберётся… И с ристалища прыжками в подклеть – самое то. К пяльцам. Ага!..