Последний английский король

– У них свои разделения, секты, ереси, как и у христиан. Дом, разделенный в себе, как говорится. Это их погубит.

– Ничего, они с этим разберутся, – возразил Квинт. – Они утвердят свой Закон, и тогда их ничто не остановит.

Молчание, перестук копыт.

– Так ты обратишься в мусульманство?

– Почему бы и нет? Гораздо более разумная религия, чем наша. Что скажешь?

– Может быть. Мне особенно нравится одна секта.

– Какая?

– Исмаилиты [65], – пояснил Тайлефер. – У них теперь новый вождь, молодой человек, который сумел свести все нужное человеку знание к одной фразе.

– А именно?

– Ничто не запрещено. Все возможно.

– По-моему, это все-таки две фразы.

– Вот педант! – И он придержал коня, чтобы отстать от Квинта.

– Но это уже конец, – заговорил Тайлефер, подъезжая к Уолту и продолжая прерванный разговор. – Нечеловеческий ужас сражения – это итог. Обстановка была крайне тревожная, когда Гарольд вернулся из Байё, не так ли? Его поджидали дурные вести. Это и было начало конца, верно?

– Дурные вести, очень дурные. Только тогда никто не мог понять, насколько это скверно.

– Расскажи, – попросил Тайлефер.

Уолт посмотрел на него. Темное лицо искажала боль и мольба, щеки глубоко запали, на забинтованных руках проступили кровавые пятна. Должно быть, ему очень больно сжимать обеими руками поводья. Он обращался к Уолту с мольбой, в надежде убедиться, что не он один виновен в судьбе, постигшей английского короля, и Уолт, все еще не готовый простить, по крайней мере пожалел своего спутника и продолжил рассказ.

Часть V Последний английский король

Глава тридцать вторая

Около полудня корабль скользнул на мелководье гавани Чичестера. Жирные серые в крапинку тюлени еще нежились на песке, крачки, или, как еще называют их, морские ласточки, носились над водой и стремительно ныряли вниз, к волне, вылавливая мальков. Море затихло, сделалось бархатистым, лиловым, волн почти не было. Небо ясное, лишь в низине собиралась легкая дымка. В усталой зелени лета давно проступило золото позднего октября, седое золото дубов и вязов, яркое золото бука, светлое, как новенькая монета, золото березовых и тополиных листьев, трепещущих на фоне серебряных и оловянных стволов.

Отлив заканчивался, скоро начнет прибывать вода. Мужчины с корзинами в руках, в предназначенных для прибрежного лова сандалиях на круглых подошвах из черного дерева, неуклюже брели к берегу от устричных банок или закидывали сети, ожидая прилива и новой добычи. Из рыбацкой деревушки тянуло дымком, а когда корабль одолел последний вал и приблизился к берегу, Гарольд и его спутники с наслаждением вдохнули кисло-сладкий, свежий аромат яблок, превращавшихся под прессом в сидр.

Как хорошо вернуться домой! Хельмрик, прозванный Золотым, знал песню и на этот случай, что-то о моряке, пришедшем из плавания. Сидя у мачты, Уолт с Даффидом учили юных Вульфнота и Хакона играть в кости, а Гарольд стоял на корме, глядя вперед. Он надеялся, что весть об их возвращении обогнала их и достигла Бошема, и Эдит Лебединая Шея встретит его на причале. Клятва, данная в Байё, висела на шее Гарольда, словно огромная мертвая птица, словно убитый альбатрос. Ему нужно было поговорить об этом, тихо и спокойно, с кем-то, кому он мог доверять.

Они обогнули мыс и увидели впереди шпиль колокольни, «трон Канута» и причал. Группа вооруженных всадников сгрудилась на берегу вокруг своего вождя, превосходившего их ростом и выделявшегося в толпе светлыми волосами. Даже на таком расстоянии нельзя было не узнать Тостига. Хотя его длинные волосы утратили с годами шелковистость и в них мелькала седина, он по-прежнему стягивал их на затылке, обнажая облысевший череп и спуская длинный хвост на ворот кожаной куртки.

Корабль уткнулся в тяжелые длинные бревна, покрытые водорослями и моллюсками, парус спустили под громкие крики экипажа, предостерегавшего сухопутных зевак – пусть отойдут в сторонку, не то огромным полотнищем башку снесет. Юнга спрыгнул на причал с просмоленной веревкой в руках, кто-то из слуг Тостига помог ему, вместе они привязали канат к столбу. Тостиг стиснул брата в объятиях, но Гарольд резко высвободился.

– Что привело тебя сюда? Вряд ли только братская любовь и желание встретить меня.

Тостиг, по старшинству третий из братьев (их разделяла совсем небольшая разница в возрасте), всегда был требователен и претендовал на особое внимание к своей персоне. Все, что ему хотелось, Тостиг считал своим по праву рождения, загребал обеими руками, не считаясь ни с законами, ни с чьими бы то ни было интересами. Он был уверен, что главная цель жизни Гарольда – заботиться о нем, тем более теперь, когда Эдуард вот-вот отправится в тот край, откуда ни один не возвращался. С годами Тостиг отнюдь не избавился от юношеской заносчивости, напротив, сделался еще более надменным, подозрительным и вспыльчивым, мгновенно оскорблялся, когда никто и не думал его задеть, был нетерпелив и не внимал доводам разума. Он давно утратил красоту и обаяние юности, зато его хитрость, жестокость и честолюбие только возросли.