Последний атаман Ермака

До полудня струги Матвея рекой, а казаки атамана Барбоши берегом продолжали подниматься в степь, удаляясь от Волги. В полдень пристали к берегу, заросшему ивняком и ежевичником, отдыхая, наскоро подкрепились горячей ухой, благо рыбы в Иргизе было предостаточно, особенно хорошо ловились судак да и щука с сазаном, а юркую волжскую сельдь выбрасывали в воду – слишком костистая. Изрядно устав, казаки Матвея лишь к закату следующего дня всем разномастным судовым флотом причалили к пологому правому берегу Иргиза, по которому, огороженный добротно поставленным плетеным забором, раскинулся казацкий стан – до сотни просторных шалашей и землянок, крытых камышом. Густо горели костры, возле которых хлопотали кашевары, бегали справные псы, а в отдельных загонах к ночи собранный под охрану гомонил конский табун – не менее трех сотен жеребцов и кобылиц, рядом смирно отдыхали стадо коров да большая отара овец.

– Богато живет наш старый знакомец атаман Барбоша! – с немалым удивлением выговорил Матвей Мещеряк и даже руками развел в стороны. Иному боярину такое хозяйство в зависть!

– Потому и не голодаем, что свое стадо держим, – пояснил есаул Иван Дуда, тот самый, который встретил казацкие струги на Иргизе. – В степи базара нет, прикупить не у кого, а за ногайскими коровами да овцами каждый раз для ужина не набегаешься! – И довольный произведенным на прибывших впечатлением от своего хозяйства, разулыбался во всю ширь усатого лица.

Предупрежденный дозорцами, навстречу отряду Мещеряка к берегу пришел Богдан Барбоша, который успел войти в тот возраст, когда далеко не первая седина уже разбавила искристым серебром окладистую, коротко стриженную бороду и волосы на голове, густо вылезающие из-под черной бараньей шапки. У глаз под черными густыми бровями глубокие морщины веером, крупный с горбинкой нос, а внимательно смотревшие на собеседника серые с прищуром глаза выдавали человека осторожного, но решительного, которого непросто обвести вокруг пальца.

За минувшие четыре года Барбоша почти не изменился, разве что только немного располнел и чуток вроде бы осел в росте, но все так же был могуч и силен. Матвей убедился в этом, едва спрыгнул со струга на влажный песок и оказался в объятиях старого товарища, с кем не единожды бывал в яростных сшибках с крымскими набеглыми татарами на южных рубежах России, пока судьба одного не забросила на берега Волги, а другого вместе с атаманом Ермаком в войска на польско-литовских границах. Атаманы по давнему обычаю трижды расцеловались, после чего Богдан, сокрушаясь от недавно полученного известия, сказал с нескрываемой горечью:

– Такая жалость, Матвей, что Ермак Тимофеевич не с вами! И казаков жаль, хотя теперь хан Кучум не отважится более делать набеги через Каменный Пояс. Идемте, браты-казаки, к котлам. Дозорцы заранее упредили меня о вашем прибытии, так что кашу варили и на ваши животы – отощали, должно, за дальнюю-то дорогу, ась? Поевши, будем о делах думать, потому как житье наше на Волге, сами теперь видите, трудноватое становится, так запросто с Иргиза не выйдешь в простор на Хвалынское море за зипунами! Снизу Астрахань, а сверху в самой близости новый город Самару воевода ставит. Да еще слух у нас был, что тот же воевода в скором времени другой город возведет, в том месте, где Волга и Дон близко друг к другу приходят! А это уже, похоже, казаки, что воеводы нас горячим ухватом за горло вот-вот прижмут к стенке, дыхнуть не дадут! Об этом день и ночь думаю, а где выход, покудова не вижу!

– Твоя правда, Богдан. – Матвей обернулся к своим есаулам и отдал повеление выходить из стругов и с плотов на берег, разместиться у казацких котлов. – Ночь поспим, а поутру видно будет, что предпринять. Лето быстро минет, в шалашах зимой не усидеть, не медведи мы в берлогах отсыпаться в лютую пору. Хотя и попутный ход по воде был, кроме как по Иргизу, а все же притомились без роздыху да спокойного сна.

Богдан пошел по примятой траве, на которой до этого кучно стояли, любопытствуя, его казаки.

– Идем, Матвей! Петух не единым «кукареку» спозаранку сыт становится. Ныне выспятся твои люди, – и не без радости добавил: – А ты славную подмогу привел сюда казацкому воинству. Вижу, поболее трехсот человек! Это весьма кстати, в последнее время ногаи весьма настойчиво пытаются согнать нас с берегов Иргиза, уже несколько раз с отдельными мурзами вступали в стычки, правда, пока не очень крупными силами.

Они остановились у просторного камышового шалаша, куда атаман Барбоша шагнул, почти не наклонив головы, обернулся:

– Входи, Матвей, нам миски с кашей да мясом сюда подадут.

Матвей снял шапку, пригнул голову и вошел в шалаш, пол которого был устлан сухой травой, покрытой сверху простеньким серым рядном, а у дальней от входа стены стоял на низких ножках круглый столик, за какими обычно трапезничают азиатские народцы, сидя со скрещенными ногами около них. На столике плотно друг к другу стояли три серебряных ендовы и кувшин с открывающейся крышкой. Заметив удивленный взгляд Матвея, Барбоша хохотнул, серые глаза озорно блеснули: