Последний атаман Ермака

– Потому и надо нам каким-то способом, исхитрившись, побить Карачу и спокойно заготовить в зиму достаточно пропитания. Отправился по осени с пленником Маметкулом Киреев Иван, а доехал ли до Москвы, передал ли царю Федору Ивановичу, что воевода Болховской с пустыми руками в Сибирь прибыл. А ну как и другого воеводу тако же не вразумят должным образом, налегке для скорости прихода пошлют? Последних казаков уморят голодом!

– Денно и нощно будем следить за Карачей! Не может быть такого, чтобы где-нибудь да не дал промашки! Уверовал в свою удачу князь, высоко голову задрал от спеси, под ноги на кочке не смотрит! – Матвей Мещеряк закусил губу, серые глаза потемнели от подступающего к сердцу гнева. – Готов дьяволу душу продать, лишь бы с Карачей за Ивана и его казаков поквитаться как следует!

Атаман сокрушенно, с запоздалым раскаянием негромко выдавил из себя покаянные слова:

– Сплоховали и мы, Матюшка, дюже сплоховали! Надобно было княжича Бекбулата с иными мурзами и татарами оставить у себя в заложниках! Поверил я подложному письму Карачи и их клятвам… Таких казаков потеряли, от досады душа сажей покрылась…

– Не привычные мы к клятвоотступничеству, Ермак. На Руси так издавна принято меж людьми – коль ударили по рукам, то слово становится тверже булатного клинка! А у них, видно, язык вертится, что хвост лисий, когда от гончих собак удирает… Твой стремянной Гришка спешит с улыбкой на лице, словно скатерть-самобранку в кустах отыскал и зовет казаков вдоволь насытиться!

К ним развалистой походкой довольно скоро подошел длинный и рыжеголовый Гришка Ясырь, щедро улыбаясь порадовал атаманов:

– Пошла рыбица, батько Ермак! С ночи сети поставили в заводи за Чувашиным мысом. Улов получился добрый. Прикажешь кормить казаков и стрельцов?

Видно было, что известие пришлось атаману по душе, он повеселел лицом, убрал суровые складки у рта.

– Повели батюшке Еремею залить артельные котлы водой и готовить уху погуще. Эх, теперь бы по доброй горбушке свеженького из печи ржаного хлебца в придачу…

– На нет и суда божьего нет, атаман, – отозвался Матвей Мещеряк. – Хорошо хоть, что Иртыш Караче перекрыть не под силу, так что хоть рыбой, а кормиться будем, пока в хвостатых русалов не обратимся, – пошутил Матвей. – Иди, Ермак, отдохни, к ухе, я за полем и татарами сам досматривать буду.

Атаман Ермак распорядился нести службу на валу и у пушек в три смены, всякий раз бить сполох, если будут замечены какие-то крупные перемещения татарских всадников перед Кашлыком, а тем более их скрытые попытки подобраться к городку незамеченными.

Неделя прошла спокойно. Татарские конники издали объезжали поле около Кашлыка. Три раза, бахвалясь, показывали обозы северных князьков, которые, не зная о приходе Карачи, добросовестно везли ясак «большому визирю-атаману».

– Одна теперь надежда на наших десятников со стругами, – в который раз, не скрывая отчаяния, говорил атаман Ермак, наблюдая, как перехваченное продовольствие увозят на Саусканский мыс, где Карача устроил свою главную ставку.

И оба десятника, Ортюха Болдырев и Иван Камышник, не обманули надежд атамана. С разницей в три дня они возвратились в Кашлык, привезли продукты, вяленое мясо, солонину, сушеную и свежую рыбу. Ортюха Болдырев на струге поднялся по Тоболу, а затем и по реке Тавде в пределы Пелымского княжества. На одном из стойбищ неожиданно наткнулся на чердынского купца Игната Федотова, который двумя днями раньше прибыл в эти края. Бесстрашный купец пустился с десятью стражниками через зимний Камень на вьючных лошадях для скупки пушнины. Обрадованный встречей, Ортюха предложил купцу ясашных соболей, выменял с большой выгодой для купца почти десяток мешков свежих ржаных сухарей, шесть мешков пшена и что особенно ценно – свыше пуда добротно очищенной соли, без которой и уха – не уха. Ортюха упросил Игната по возвращении на родину сообщить чердынскому воеводе Пелепелицыну для передачи в Москву весть о голодной смерти князя Болховского и почти всех его стрельцов, а также большей части казаков Ермака и просить спешной помощи ратными людьми и провиантом. Купец обещал передать просьбу атамана Ермака, и за пушнину отдал почти все свои хлебные запасы муки, сказав, что на обратный путь настреляет дичи.

Казаки и стрельцы Ивана Глухова были несказанно рады – теперь в уху можно будет для сытости добавлять пшено, а с такой еды не грех и с татарами на сабельную сечу сойтись.

Иван Камышник успел пройти по Иртышу вниз по течению до устья реки Демьянки, где располагались юрты князя Бояра. Князь отдал почти все, что было заготовлено из продуктов, особенно вяленое и соленое мясо, немного разных круп, купленных прошлым летом у заезжих с юга купцов, битого зверя, и не советовал идти дальше по Иртышу, где были улусы князя Нимньюана, который, прознав о гибели большого отряда казаков, а также о голодной зимовке, отрекся от ранее принятой шерти русскому царю и отказался давать ясак.