Последний атаман Ермака

Казаки взяли оружие наизготовку, молча шли к городку, татар на валу становилось все больше и больше. Под кручей крики и пищальная пальба набирали силу, потом все слилось воедино, и сквозь людской гомон стал все отчетливее доноситься яростный сабельный скрежет — дерущиеся сошлись, что называется, зев в зев, когда в ход идут не только сабли, но и ножи, кулаки и зубы.

— Ермак в городке! Глядите, братцы! Казаки через вал полезли! Неча-ай! — зычно прокричал Матвей Мещеряк и с быстрого шага перешел в бег, увлекая за собой соратников.

— Неча-ай! — подхватили боевой клич казаки и вслед за атаманом пустились бежать в сторону вала, куда с боем отступали от иртышского берега воины Бегиша и Карачи.

Когда до вала оставалось менее сотни шагов, татары ринулись в ров, а из него в поле, навстречу небольшому казачьему отряду. Сколько было врагов, Матвей не мог определить точно, он подал команду:

— Встать плотнее! Пищали готовь! Щиты выставь перед собой!

Прокричал вовремя, потому как многие татары начали на бегу натягивать луки и пускать стрелы в шеренгой остановившихся казаков. Вот между врагами восемьдесят, шестьдесят шагов, еще меньше…

— Пали-и! — крикнул, чуть не сорвав голос, Матвей Мещеряк и сам выстрелил в рослого, хорошо одетого воина, который на бегу размахивал кривой сверкающей на солнце саблей, прикрыв себя ярко-красным круглым щитом, над которым видно было красное от возбуждения лицо с горбатым носом над черными длинными усами. Пуля пробила щит, ударила в грудь, и татарин, сделав по инерции три неуверенных шага, рухнул боком в бурьян. Рядом с ним густо повалились убитые и раненые, одни неподвижно, другие пытались встать на колени и снова падали в густой бурьян. В толпе атакующих, или вернее сказать, убегающих из городка, образовалась изрядная дыра, и пока она заполнилась новыми воинами, казаки быстро поменяли пищали и по команде атамана дали второй залп, уже шагов с сорока. Редкая пуля прошла мимо татарского воинства.

— Сомкнись! Сабли к сече! — крикнул Матвей Мещеряк, принял на щит удар хвостатого копья и одним махом рубанул набежавшего рослого воина с дикими от ярости округлыми черными глазами.

— Секи-и!..

— Вали тварь поганую!

— Ал-ла!

Вихрились крики и стоны, лязгала сталь, раздавались удары клинков о щиты, шлемы, ругань понятная и незнакомая, предсмертные вопли упавших на измятую прохладную поутру траву.

— Держись, братцы! Ермак жмет татар со спины! Наши рядом! — Матвей Мещеряк стоял в подвижном строю своих казаков чуть впереди, резко взмахивал тяжелой длинной саблей с утолщением на конце, что делало его удары особенно тяжелыми для противника. Он сшибал набегавших татар, не давая им возможности наваливаться плотной кучей, успевал следить за тем, как стойко и умело бьются его казаки, став полукругом и укрываясь щитами.

В стороне от места скоротечной схватки убегающих из городка татар с казаками атамана Мещеряка, пригибаясь к конским гривам, галопом прогнали коней с полсотни всадников, проскочили овражек и умчались на юг. Следом побежали те, кто спасся от казаков атамана Ермака. Гнаться за ними не было сил, потому как подъем на кручу и яростная рубка в городке дались ратникам не так-то просто.

Бережно обходя побитых и покалеченных татар, которые лежали неподвижно или корчились от ран на измятом полынном поле, атаман Ермак подошел к Матвею Мещеряку, устало улыбнулся и крепко обнял верного соратника.

— Славно вышло, Матюша! Отвлек ты бегишеву силу с кручи на себя, полегче стало врываться в городок! — Ермак вынул из-за отворота кафтана мятый холщовый платок, утер потное лицо, снял шлем, вытер курчавые темные волосы и загорелую жилистую шею. — Все ли казаки живы?

— Живы все, только четверых татарскими стрелами да троих саблями посекло, к счастью, не очень сильно, вона друг дружку на траве лечат, А у тебя, Ермак?

— И у меня чуток больше десяти казаков стрелами да копьями покалечено. Крепко Бегиша да Карачу побили пищальным огнем, едва князья спаслись на конях! Идем в городок, оставим поле. Сюда местные жители возвратятся, раненых подберут, мертвых похоронят по своему обычаю. Бегиш, оказалось, имел две старые пушки, из Казани давно привезенные. Да только, как и под Кашлыком, не сумели из них ни разу пальнуть. Наш ведун старец Еремей божится, что это он молитвами заговорил пушки, чтобы не стрельнули по казакам. Так Бегиш приказал столкнуть их с кручи на наши головы.

— Задело кого? — спросил хрипловатым голосом Ортюха Болдырев, на ходу пучком зеленой травы оттирая со щита потеки крови, которая видна была у него и на правой руке и на полах серого кафтана. Он едва успевал за быстро идущими атаманами, хотя почти на голову был выше обоих.

— Мимо прокатились с буханьем на буграх, — отозвался Ермак. — Как только мы узрели, что татары толкают их с вала, расступились и пропустили чугунные махины. Зато наша затинная пищаль, пока мы лезли по круче вверх, несколько раз удачно пальнула ядрами по валу, и не мимо татарских голов!