Последний атаман Ермака

— Наши девки, атаман, иное дело, они за себя и кочергой могут постоять, коль какой охальник меру надумает потерять! А тут, смотри, какая беззащитная робость. Ресницы так и прыгают над глазами, щеки то алые, как зарево небесное, то белые, будто их пуховое облако покрыло! Право слово, братцы, теперь спать по ночам перестану, об этой княжне тосковать буду!

Казаки дружно рассмеялись, а Матвей Мещеряк хлопнул широкой ладонью друга по спине, не сдержался от шутки:

— Пора тебе, Ортюха, не в диком поле казаковать, а с гуслями, как прежде, ходить по ярмаркам да сказки народу сказывать про царей и цариц! Ишь, каково запел, любой свахе на зависть!

Князь Елыгай с беспокойством смотрел то на казаков, то на атамана Ермака, не понимая, о чем говорят развеселившиеся гости. Жена князя, телом грузная, но приятная, без морщин у глаз и рта, напуганная до полуобморока, опасаясь за дочь, ухватила ее за рукав шелковой ярко-зеленой накидки, словно это могло спасти девицу от грубых казацких рук.

— Будет вам, жеребцы застоявшиеся! — строго сказал Ермак и кулаком погрозил Ортюхе, который хотел было сказать еще что-то в адрес татарской княжны. — Видите, они обе готовы о землю брякнуться, напуганные вашим гоготом! — И повелел Микуле: — Скажи князю, чтобы он и его домочадцы пребывали в полном спокойствии. Но памятуя коварную измену Карачи и Бегиша, велю им всем от всех яств взять пробу и при нас съесть! Останутся живы — так топтать им и далее землицу, ан помрут от какой отравы — всему городку будет погибель неминучая!

Узнав, зачем «визирь-атаман» призвал семью, князь Елыгай повеселел, заговорил с женой и детьми, сам и вся семья взяли пустые пиалы и из каждого котла положили себе плов, съели без всякого опасения, потом слуги князя поочередно отрезали от больших кусков мяса и дичи. Когда все было проверено, атаман улыбнулся хозяину, потер плотоядно руки и разрешил казакам приступить к еде. Ели и веселыми шутками перебрасывались, поглядывая на семью князя, которая отошла к каменному дому с непривычной для глаза плоской крышей. У деревянных домов, у просторных войлочных юрт, которых Матвей Мещеряк насчитал не менее трех десятков, толпились жители городка, издали наблюдая за негаданными гостями, боязливо переговариваясь между собой.

«Должно, за скарб свой опасаются, а то и за головы, — подумал Матвей, разламывая руками зажаренную над костром жирную утку. — Не иначе, наслышаны, как Карача с нашими казаками подло обошелся… А дочка у князя и в самом деле, что сказочная писаная красавица, не зря Ортюха петушиный хвост вдруг так распушил! — Матвей внимательно посмотрел на княжну, которая подняла тяжелую косу со спины на правое плечо, стиснула тонкие руки на груди и жалась к материнскому боку. — Случись татарскому набегу на русский городок, да попадись им такая красота, не миновать бы ей быть проданной какому-нибудь князю, а то и в дом самого хана». — Матвей вдруг почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд, повернул голову и встретился глазами с Марфой. Девица, опустив руки с куском мяса, внимательно смотрела на него, но тут же отвела взор и тихо заговорила с родителем Наумом.

Матвей неожиданно ощутил в груди легкое волнение, теплая волна нежности прошла по телу, ударила в голову. «Что это, а? — удивился он, поджал губы и еще раз посмотрел на Марфу. — Неужто сердце само по себе аукнуло, потянулось к женской ласке? Полно тебе, Матюшка, ты едва ли не вдвое старше ее, ей мой казак Федотка Цыбуля или его дружок кучерявый Митяй по годам пара. Птице крылья, человеку разум от господа даден! А славная из нее хозяйка в доме была бы! Ликом пригожа, к работе сноровистая».

Матвей улыбнулся, снова поймав взгляд карих глаз Марфы. Заметив улыбку Матвея, девица слегка покраснела, опять повернулась к родителю и о чем-то заговорила с ним.

«Не время тебе, Матюшка, сердечные дела заводить, тут бы живу из татарского скопища выдраться», — укорил себя Матвей и стал прислушиваться к разговору Ермака и князя Елыгая, который они вели через толмача Микулу.

— Прими, визирь-атаман, мой подарок, прими мою дочь Зульфию в честь и в дар от меня, потому как иного богатства у меня нет, был мой род Саргачиков когда-то в большой силе, да хан Кучум разорил меня, воинов забрал, двух старших дочерей забрал, золото и пушную рухлядь забрал. А по весне пожелал было и Зульфию взять в гарем силой, если не отдам ее по доброй воле. Лучше ей лечь в постель к такому батыру, как ты, атаман, чем на кошму к старому толстопузому Кучуму! Случись ему вернуться в эти края — заберет девку, погубит красоту! Бери ее, атаман-батыр, отдам без сожаления и буду рад ее счастью с тобой.