Последний атаман Ермака

Ногайский толмач, признав атамана Мещеряка, вдруг и в самом деле заголосил так, словно увидел не страшного всадника на коне с саблей и пищалью за спиной, одетого в походный серый кафтан, опоясанный голубым шелковым поясом, а некое чудовище, изрыгающее из пасти дым с огнем. Сорвавшись с крыльца, он ударом ноги раскрыл толстую дверь в новой срубовой избе и с порога что-то прокричал своим единоверцам. На его крик выбежало не менее десятка разно одетых ногаев, а двое из них, по нарядной одежде видно было, по всей вероятности являлись послами хана Уруса, которые возвращались из Москвы в свои улусы.

– Эко взбулгачились, будто черти посадили их голыми задницами в кипящую смолу! – Ортюха Болдырев пытался шутить, но голос помимо воли выдавал тревогу, охватившую бывалого казака. И Матвей забеспокоился – послы из Москвы едут, и бог весть какой наказ дан царскому послу Ивану Страхову, который теперь едет через Самару в ногайские степи и временно поселился в одной из горниц воеводского дома.

– Чует мое сердце, Матвей, учнут теперь ногаи бузу подымать да вспоминать, как мы громили их в улусах и у Кош-Яика! Ежели счастливо от них отбрешемся – жить будем, а нет – каша тут такая заварится, что и казацким копьем, не то чтобы поварешкой, размешать не удастся!

Отъезжая от избы с ногайскими посланцами и не оглядываясь на их резкие выкрики, Матвей высказал свои тревожные мысли, не таясь от верного товарища:

– Помнишь указ царя, где писано, чтоб воеводе совокупно с ногаями идти на Кош-Яик войной и, поймав казаков, нещадно побивать и вешать? Так вот, в раздумье я теперь, Ортюха, верить ли новому указу царя, что прежние наши вины нам отпущены целиком? А ежели это лисья хитрость московских бояр, чтобы выманить казаков с Яика, разделить нашу ратную силу и погубить по частям, а? Боже, аж голова вспухла от такой возможной догадки! Ну что же, братцы, будем держать ухо востро… Надобно упредить всех, чтоб по одному – по два не ходили по острогу, тем паче за частокол к реке рыбу ловить! Только десятками и при оружии!

– От боярства всего можно ждать, Матвей, так что будем держать клинки наготове! Ежели самарский воевода с ногаями заедино и отважится напасть на нас, устроим ему нечто подобное, каково устроили князю Караче на Саусканском мысу! Стрельцов да ратной литвы в Самаре не так много, чтоб казацкую силу одолеть!

Матвей яростно поскреб пальцем подбородок, проговорил сквозь зубы, сам мало веря своим словам:

– Не думаю, что воевода рискнет взять нас боем. Знает нашу ратную выучку, вовсе может без стрельцов в Самаре остаться! Но поберечься будет не лишним. Поглядим, во что выльется этот вопль ногаев, каково последует действие самарского воеводы. Ну, слезаем, приехали! Гляди-ка, молодцы наши есаулы, стражу выставили у дверей обеих конюшен!

Опасения атамана Мещеряка частично оправдались довольно скоро. Утром следующего дня, едва казаки позавтракали, к месту их ночлега верхом подъехал Симеон Кольцов, легко соскочил с коня и, стараясь не сильно пачкать ноги в чуть подмерзшей ночью грязи, вошел в конюшню, где на ворохах сухого сена, подстелив запасные кафтаны, сидели и лежали, томясь бездельем, казаки, а также приехавшие с ними некоторые семьи. Ближе всех к широкой двери на ковре полулежал сам атаман и его есаулы, старые и новые – Митроха Клык, Емельян Первой и Томилка Адамов.

– О, к нам ранний гость! – воскликнул Ортюха, приподнявшись с ковра на левый локоть. – Гости за гостями, а ложки еще не мыты! Прости, стрелецкий голова, только что чугунки опорожнили, не велишь ли заново кашевара в спину кулаком ткнуть, чтоб поторопился?

Стрелецкий голова не обиделся, мазнул пальцем по лихо закрученным усикам, издали поклонился Марфе и княжне Зульфие, которые что-то штопали чуть подальше за спиной атамана, отшутился:

– Не дорога гостьба, дорога дружба – так y вас говорят, да? А я рано гостем был зван к воеводе. Послал он меня к тебе, атаман Матвей, зовет князь Григорий, говорить о чем-то хочет.

«Ну вот, не успел ворон трижды каркнуть, как беда пришла с той стороны, откуда ее и ждали! Не иначе ногайские послы кляузу успели подать воеводе, теперь учнут мытарить – что да зачем у хана Уруса на саблю добыто! – подумал Матвей, пытливо посмотрел на тучного литвина, но на продолговатом лице полное радушие. – Ежели что подлое и умыслил воевода, то Симеону это не ведомо», – понял Матвей и немного успокоился, доверяя этому ратному командиру.

– О чем воевода говорить надумал? Только вчера виделись. Неужто струги починили и выступать к Астрахани пора?

– Про это ничего не знаю, атаман Матвей, – дружелюбно улыбнулся стрелецкий голова, а сам сызнова бросил быстрый взгляд в сторону молчаливо сидящих за рукоделием женщин, что не осталось без внимания ревнивого есаула Ортюхи. – Я как тот ветер: сказал петух кукареку, я его крик по улице несу. А скоро ли солнце встанет, того не знаю!.. Велел спешить воевода, только и сказал мне.

Ортюха Болдырев и здесь не утерпел, без улыбки на лице, только нахмурил черные брови, хриплым голосом съязвил: