Последний атаман Ермака

– Как у нашего Еремы
Распрекрасные хоромы:
Слева столб и справа столб,
Освятил их толстый поп!

Окропил святой водой,

Да Ерему в столб башкой:
Живи, мужик, царствуй,
Над свиньею властвуй!

Казаки встретили шутливую пляску старца Еремея веселым смехом, а Ортюха с удивлением уставился на старца, даже в ладоши захлопал. И тут же с расспросом подступил:

– Отче Еремей, да ты, похоже, в бытность свою не хуже меня на Москве скоморошничал, ась? Покайся, отче, был за тобой такой малосущий грех?

Старец Еремей хохотнул, на полных щеках высветился румянец, серые глаза прищурились и с насмешкой оглядели есаулов.

– Всякий дом потолком крыт, Ортюха! Нешто я не человек божий, не обтянут кожей? Нешто ты думаешь, бежав от церковной службы, я ради пропитания чрева своего неуемного сразу же с кистенем на большаке под мостом встал? Не-ет, братцы, года три по городам ходил со скоморохами. Да, видишь ли, брат Ортюха, хорошо звенят бубны, да плохо кормят. А по глухим дорогам буйные ветры скоморошьи немытые головы чешут. А в одну ночь на наш костер ватага беглых мужиков скопом навалилась, что и было малой деньги нами собрано, так и то взяли, ладно и то, что кистенями не побили, вожак угрозой остановил самых буйных, сказав, что казачьим атаманам такие дела не приглянутся. Хотел было я говеть, братцы, да брюхо стало болеть, вот и подался я с ними на разбойную Волгу с молитвой: «Подай, господи, пищу на братию нищую!»

Казаки снова посмеялись, а Матвей с теплотой в душе посмотрел на старца Еремея и подумал: «Умен отче Еремей. Видит, что есаулы в большой растерянности от такого воеводского коварства, и чтобы не пали духом, бодрит их веселыми словами!» Стараясь поддержать беседу, спросил:

– А на большаках, отче Еремей, нешто хуже было, чем на Волге? И на реке ведь струги купеческие не с одними звонкими свирелями плавали, но и с грозными пищалями!

Старец Еремей махнул рукой, отшутился:

– Да ведь, атаман, сам знаешь – на паршивого баней не угодишь: либо жарко, либо не парко! Так и нашему брату переброднику, все кажется, что за тем лесом калачи мягче, да меда слаще! Так и мыкались из одного леса в другой, не единожды с боярскими стражниками в темном лесу на тесных дорожках перекидывались бранью, да потом и вцеплялись один в другого!

– Ну и чей верх бывал? – с улыбкой уточнил Матвей, а сам с тревогой в душе отметил, что времени уже прошло достаточно, а ужин им так и не принесли.

– Да никто внакладе не оставался, – хохотнул старец Еремей и вытянул перед собой стиснутый кулак, словно в нем что-то было зажато. – Всяк уносил с собой клок чужой бороды!.. А потом к атаману Ермаку пристали, с ним и к хану Кучуму к бражному столу не постеснялись влезть, да и у хана Уруса вволю погостили… Вот и выходит, дети мои, что живой не без места, мертвый не без могилы, куда мы погодим торопиться! А край жизни придет – будет что вспомнить перед последним аминем. Божий свет повидали и себя народу показали!

– Правда твоя, отче Еремей! Гоняла нас лихая жизнь по Руси и по Сибири, не жалея наших ног, да и голов тоже, – поддержал старца Матвей и уверенно добавил: – Но не впустую прожили мы эти годы, была и от наших ратных дел Руси польза!

Ортюха Болдырев и тут не утерпел от шутливой реплики:

– Не тужим мы, атаман! Потому как и на том свете будет для нас мужицкая работа – станем для бояр и воевод под котлы со смолой дровишки подкидывать! Чу – никак хорек в курятник лезет! – громко добавил Ортюха, услышав, что в комнате с печкой за маленькой дверью послышался шум, она раскрылась, и казаки увидели рыженького служку в сером кафтане. Щекастый отрок через порог протянул в горницу круглый горшок, над которым витал пар, на крышке лежали деревянные ложки, буханка хлеба и горсть соли в белой тряпице. За отроком казаки успели увидеть двух стрельцов с бердышами. Они сидели на лавке у печи, перед раскрытой дверцей которой горкой лежали наколотые дрова.

– Ешьте, казаки. Горшок заберу утром, когда принесу завтрак, – пояснил отрок, оглядел казаков, а на Матвее Мещеряке взгляд задержал подольше и, невесть чему радуясь, подмигнул, еле заметно улыбнувшись при этом.

Тимоха Приемыш, скорчив недовольную мину на рябом лице, с укоризной посмотрел на облитой горшок и проворчал:

– Князь Григорий, должно, во всех самарских чуланах обшарил, отыскивая горшок возможно меньшего размера! Скажи дьяку Ивану, что на нашу братию варить надобно без малого ведро каши!

– Подскажу дьяку Ивану, непременно подскажу, казаки, – ответил отрок, но тут же умолк: один из стрельцов сгреб его за ворот кафтана, выдернул из дверного проема, и с тупым стуком закрыл дверь. Ортюха плотоядно заурчал, потирая руки, и со словами: «Отвяжись, худая жизнь, привяжись хорошая!» полез за стол. И неожиданно добавил; облизывая полные губы: – Эх, братцы, теперь в государев кабак завалиться, душу распотешить!

– А что тебе в том кабаке за потеха? – не понял Тимоха, тоже залезая за стол.