Последний атаман Ермака

Не успел Матвей задать вопрос, что же привело так поздно к ним дьяка Ивана, как в горницу, согнувшись едва не пополам, пролез в дорогом, но изрядно ношеном белом кафтане с желтым бархатным поясом какой-то человек. И когда он распрямился, а на круглом лице с бородкой широко раскрылись глаза: гость вглядывался в людей, сидящих в вечернем полумраке, Матвей не удержал изумления, которое вырвалось у него с громким восклицанием:

– Князь Андрей? Возможно ли? Какими судьбами? – и от удивления даже дернул себя за короткую темно-русую бородку, словно хотел отогнать от себя нежданное видение. Первая мысль была: наверно, князя Андрея Ивановича царь Федор прислал в Самару воеводой вместо князя Засекина! Но почему он втиснулся через узкую дверь, а не через главные двери? И почему кафтан измят, дорожной застарелой грязью испачкан весь подол? И почему вошел к арестованным казакам без оружия за поясом?

– Ка-ак? – от неожиданности атаманова возгласа дьяк Иван двинул двупалой рукой шапку со лба на затылок. – Тебе, атаман, знаком этот человек? Этот злодейский государев ослушник?

Не менее дьяка Ивана был поражен и князь Андрей. Не привыкнув еще с уличного света к полумраку тюремной горницы, и во сне не чаяв встретить в далекой Самаре, да еще и в темницкой, человека, который вот так, с первого погляда признал в нем московского боярина, он начал пристально всматриваться в людей, сидевших по лавкам.

– Кто это окликнул меня? – и через время добавил с ноткой удивления: – Кажется мне, что и я припоминаю этот голос! – Увидел рослого крепко сбитого казака в светло-голубом кафтане с желтым поясом, вскинул серые, чуть на выкате глаза, и его круглое, с короткими усами и бородкой лицо вдруг озарила если не радостная, то все же приветливая улыбка.

– Свят-свят! Вот так встреча! Атаман Матвей! Ты-то за какие грехи запихнут в губную избу? Неужто и ты всесильному Бориске Годунову чем не потрафил?

– Об этом потом поговорим, князь Андрей, – с улыбкой ответил Матвей и засмеялся, глянув на дьяка Ивана, пораженного встречей знатного князя Шуйского и воровского атамана Мещеряка. – Видишь, нашего благодетеля и кормильца нежадно столбняк прошиб, с места не двинется! – и к изумленному дьяку с насмешливым разъяснением: – Не страшись, дьяк Иван, князя Андрея Ивановича знаю не по совместному побитию набеглых ногаев и сражению у Кош-Яика, а по причине нашего бытия пред очами царя и великого князя Федора Ивановича по возвращении из сибирского похода.

Дьяк Иван сглотнул тугой спазм в горле, без слов кивнул головой, недобро зыркнул воспаленными глазами на князя Андрея, кашлянул в кулак.

– Коль знакомцы, то и веселее вам будет сидеть вместе, дожидаясь изъявления воли царя-батюшки. Думаю, уже скоро ждать на Самару государева указа, что и как далее делать. – Дьяк Иван подошел к малой дверце, позвал: – Кирюха, подай князю Андрею матрас, рядно да подушку, пущай устраивается на житье! Дело к ночи, а князь с дальней дороги.

Воеводский конюх Кирюха, бородищей вперед, с трудом протиснулся в горницу, втащил за собой толстый, сеном шуршащий матрас, потом кто-то из стрельцов подал ему свернутое серое толстое рядно и подушку. Кирюха все это положил на чью-то постель у теплой печки. Шмыгнул плоским носом, неловко поклонился князю Андрею обнаженной рыжеволосой головой.

– Вот, ваша милость, сам набивал сеном помягче. Полынь и прочее палочное растение выкинул, не будет в бока тыкать.

– Спаси бог тебя, добрый человек, – ласково ответил князь Андрей смущенному мужику, – Как знать, может, и я смогу чем-то тебя отблагодарить в свой час.

Дьяк Иван криво усмехнулся, растянув толстые губы, искусанные по плохой привычке грызть твердые гусиные перья, с долей издевки в адрес воеводского конюха сказал:

– Велика персона! Князь еще будет ему услуги оказывать!

Старец Еремей из угла пробасил назидательно, обращая свои слова к спесивому приказному дьяку:

– Не ведомо ли тебе, дьяк Иван, что Господь наш Иисус Христос набирал своих будущих апостолов не в дворцах царствующих особ и не среди благополучных людей Палестины, а среди рыбаков и иных простолюдинов? Ныне Кирюха воеводский конюх, а завтра волей божией может высоко вознестись над нами всеми! Потому как пути господни воистину неисповедимы! Кто знает, ныне вот, к примеру, некогда незнатный Борис Годунов в конюшие выбился, а может статься, не приведи господь, по кончине бездетного царя Федора Ивановича, по праву родства с царевой супругой Ириной Годуновой и в полные цари выйдет, до взросления царевича Дмитрия Ивановича. Не многим высокородным боярам такое деяние будет по нраву, великая смута может надвинуться на Русь, страшная боярская смута!

– Так тому и быть! Аминь! – за старца Еремея закончил его короткую речь Ортюха Болдырев, и сам от неожиданности своей реплики громко рассмеялся.