Последний август

Так же осторожно она приступает к еде: сначала, сузив глаза, осмотрит на тарелке жаркое — его вид, затем чуть наклонится, понюхает и только после этого накалывает на вилку кусочек мяса и делает пробное прожевывание. Дальше все зависит от вкуса жаркого и вкусов бабы Жени. Если не понравилось, блюдо подвергнется жесточайшей критике: пережарено, недоперчено, мало лука. Зато если блюдо приходится ей по нутру, она благостно мычит и живо работает челюстями, произнося одно-единственное: «Изумительно!» Правда, такие кулинарные удачи случаются нечасто. После отъезда бабы Жени мама обычно возмущается (в присутствии отца): «Жаркое, видите ли, ей не понравилось! Принцесса. Что не так? Свежая базарная телятина, обжаренная с луком, приперченная, с лавровым листом и душистым горошком...» Папа выслушивает со скучающим взглядом. Неожиданно спрашивает: «Кстати, там, в чугунке, еще что-то осталось?» — и бегом на кухню.

Баба Женя любит рассказывать о своих болезнях. С ее уст порой слетают странные слова: низкий гемоглобин, депрессивный синдром, поздний климакс. Она постоянно упоминает каких-то врачей. Рассказывая о том, что очередной кардиолог подтвердил у нее гипертонию, она оттопыривает нижнюю губу и сразу превращается в старуху.

Баба Женя почти всегда в новом наряде. Войдя в дом, сразу же направляется к зеркалу. Достает из сумочки помаду, подкрашивает губы, приглаживает брови, припудривает лицо. Изрекает: «Даже в гробу женщина должна лежать с накрашенными губами». «Совершенно с вами согласна», — подтверждает мама.

...Они пришли почти одновременно: сначала родители с работы, следом и баба Женя. 

— Это тебе, — она протянула мне коробку цветных карандашей.

— А сказать спасибо? — напомнила мама.

— Спасибо, — и я скрылся в комнате.

Усевшись на диване, вытащил карандаши из коробки. В комнату вдруг вошел папа. Он был хмур и бледен, будто заболел. Посмотрел на меня так, что я невольно поднялся.

— Ты говорил еще кому-нибудь, что рабочие хотят повесить директора и парторга завода? — стараясь быть грозным, тихо спросил папа.

— Нет, только бабушке...

— Ты уверен?

— Да.

— Никому не говори об этом. Понял?

— Понял.

— Никому, — он угрожающе помахал пальцем перед моим носом и вышел.

Я почесал затылок. Наверное, это тайна. Нельзя, чтобы директор и парторг раньше времени узнали о казни. Но зря папа так перепугался — я его не выдам. А бабушка — предательница. Больше ничего ей не скажу! Ударив кулаком подушку, я побежал в кухню.

Там шли приготовления к ужину.

— Ты веришь, что он никому не говорил? — допытывалась у отца баба Женя.

— Все нормально, забудь, — папа, уже спокойный и благодушный, восседал на троне-табурете.

— Добром это не кончится, — предупредила баба Женя. — Вы совсем его не воспитываете. Кинетесь — поздно будет.

Мама подошла ко мне, присела, чтобы поправить рубашку.

— Игорь у нас честный мальчик, правда?

— Да-да, — пробурчала баба Женя. — Много ты знаешь. Повидала я на своем веку, как честные в тюрьму садятся.

Мама резко встала. Похоже, хотела что-то сказать в ответ, но сдержалась. Потянулась рукой к какой-то кастрюле, вдруг вскрикнув, отставила ее и подула на пальцы.

— Осторожней, горячая, — подсказал папа.

На столе появились бутылки с лимонадом и минеральной водой, овощи. 

— Хотите боржоми? — бабушка налила в стакан и подала бабе Жене.

— Спасибо.

— А мне врач рекомендует ессентуки — прочищает желчные протоки. Хотя сейчас уже все равно...

— Лене должны удалять желчный пузырь, — сказала бабушка.

Баба Женя покачала головой:

— Такая молодая, а уже удалять. В наше время, смотрю, молодые и болеют чаще, и умирают раньше. А у меня в почках обнаружили камни.

— Боже-Боже, желчный пузырь... — повторяла мама.

— Сначала они считали, что почка застужена. Хорошо, что я обратилась к Левинзону. Сделали снимок — камни, — перебила ее баба Женя.

— А мне мой врач советует ежедневно принимать по сто грамм, — изрек папа, направляясь к холодильнику. Достал оттуда бутылку водки. Не пролив ни капли, наполнил свою рюмку. — Теща, садитесь. Вам налить пять капель? Не хотите? Мама, а ты? Тоже нет. Ладно, о чем с вами, язвенниками-трезвенниками, говорить? Будем здоровы! — одним махом он опрокинул рюмку. Сразу покраснел, на глазах выступили слезы.

Зазвенели ножи и вилки.

— Семен, передай хлеб.

— У меня что-то нет аппетита.

— Ну что, еще по граммульке?

— Сегодня нашего Игоря приняли в школу. Он сдал экзамен самому директору, — сказала бабушка.

— Ну-ка расскажи, как тебя приняли, а мы все послушаем, — попросила мама.

Я надулся гордостью:

— Решил задачку про птичек и прочитал книжку про любовника страстного.

На миг воцарилась тишина.

— Ему дали Пушкина прочесть, — пояснила бабушка. — Директор — очень приятная женщина.

— Теперь придется купить ему школьную форму, — промолвил папа, почему-то вмиг погрустнев.

Бабушка развела руками: мол, что поделаешь.

— И ранец. Я знаю, какой хочу.

— Он сказал директору, что его папа — главный инженер. Он думал, что кроликов едят только главные инженеры.

***

По экрану телевизора побежали титры, начинался фильм.